О ЯЗЫКОВЫХ ФУНКЦИЯХ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ (ИДИОМ)

(Фразеология и контекст. Сб. научных статей. – Самарканд, 1987. – С. 30–40.)

Категориальная специфика фразеологического значения может быть выявлена лишь при обращении к коммуникативному аспекту содержания фразеологических единиц (ФЕ), формирующегося под влиянием их роли в сообщении. Процессы коммуникации (актуализация знаний, сообщение новой информации, их интеллектуальная и эмоциональная оценка) осуществляются на базе номинации – вычленения в актах когнитивной деятельности человека каких-либо предметов и явлений реальной действительности и их называния с помощью языковых средств – и одновременно с нею. Поэтому коммуникативный подход к анализу семантики идиом есть по существу подход номинативно-коммуникативный, отражающий знания говорящего об объективной действительности и его интенции в их обращенности к слушающему. Номинативно-коммуникативная характеристика ФЕ предполагает их исследование в семиологическом и собственно лингвистическом аспектах, которые находится в отношениях взаимосвязи, взаимозависимости. В практике научного анализа эти аспекты не удаётся чётко отграничить друг от друга, тем не менее можно наметить круг вопросов, относящихся преимущественно к тому или иному аспекту анализа. Семиологический аспект предполагает определение языковых функций ФЕ, характеристику их содержательной структуры (соотношение концептуального ядра и коннотации), объекта фразеологической номинации (что именуется с помощью ФЕ – элементы или события, ситуации реального мира) и др. В данной работе остановимся на первом вопросе: какие языковые функции свойственны идиомам – для чего они используются говорящими в речи, какова их роль в высказывании и – шире – в тексте? Мнение о ФЕ как излишествах, украшениях, без которых язык якобы вполне может выполнять свое основное номинативно-коммуникативное предназначение, не выдержало испытания временем и сегодня никем не разделяется. Наоборот, исследования последних лет укрепили мысль об особой роли ФЕ в номинативно-коммуникативной деятельности человека, об их облигаторности, универсальности как специфических коммуникативно-прагматических средств, об особом характере их семантики, отражающей “невидимые миры” – эмоциональные и интеллектуальные состояния и оценки человека.

ФЕ, как и слова, выполняют фактически весь репертуар языковых функций: конститутивную (функцию сообщения), субфункции – обозначения (номинативную), обобщения (сигнификативную), символическую – и эпифункции – прагматические функции экспрессивного выражения, эмоционального воздействия, фатическую, эстетическую и др. Мы обращаемся здесь к типологии языковых функций, предложенной в [14]. Конститутивная функция – это функция, определяющая природу языка. Сущность языка – в его способности быть средством общения, следовательно, конститутивная функция языка есть функция коммуникативная. Субфункции – это функции отдельных составных элементов языка; эпифункции – функции, характеризующие употребление языка в конкретной ситуации. Эпифункции трактуются иногда как функции речи. (Ср.: [19, с. 59]). Коммуникативная функция ФЕ определяется их ролью в качестве и в составе предикативных единиц в речи: в системе языка основная масса идиом представляет собой пропозитивные свёртки c признаковым значением [22] (так называемое первичное – семиотическое – означивание), которое легко развёртывается в речи в пропозитивное ядро высказывания, определяющее его актантную конфигурацию (вторичное – семантическое – означивание [2, с. 87–88]. Соотносясь с элементами внеязыкового мира и обозначая свойства, качества, действия, состояния предикатов и их отношения (номинативная функция), ФЕ тем самым сообщают результаты когнитивной деятельности человека (сигнификативная функция), что позволяет им выполнять и так называемую кумулятивную функцию – функцию фиксации и накопления в своём содержании общественно значимого опыта, информации о постигнутой действительности [3, с. 92]. Ср.: “В развитом языке ... слово не только выделяет признак и не только обобщает вещь, относя её к определенной категории, оно производит автоматическую и незаметную для человека работу по анализу предмета, передавая ему опыт поколений, который сложился в отношении этого предмета в истории общества” [11, c. 44].

Под символической функцией языковых единиц традиционно понимается их знаковая функция, т.е. способность языковых единиц быть представителем предметов объективной действительности. Применительно к ФЕ символическая функция может пониматься и более узко – как их способность именовать различные ритуальные, символические действия, совершавшиеся или совершаемые с помощью символических предметов, жестов, поз, служащих знаком какого-либо понятия, какой-либо идеи. Такая символическая функция присуща довольно многочисленному разряду ФЕ, преимущественно глагольных. Например, символическое значение слова меч (символ войны) сформировало символическое значение серии ФЕ: поднять меч на кого-либо, опустить меч, перековать мечи на орала. Символическое значение слова лавр (символ славы) легло в основу символического значения ФЕ увенчать лаврами кого-либо, почивать на лаврах, мечтать о лаврах и др. Ср. также значения идиом устилать путь розами кому-нибудь, закрывать двери перед кем, показывать на дверь кому, ударить по рукам, падать на колени перед кем-либо, посыпать голову пеплом и др. [15].

Как видно, символическое значение ФЕ связано с их внутренней формой; современные же регулярные значения единиц этого разряда, оторвавшись от этимологического значения, приобрели более абстрактный и широкий характер: Добровольность решения бригады у меня почему-то вызывает сомнение, хотя допускаю, что все подняли руки [Изв., 15 янв. 1986]. Это особенно заметно в тех случаях, когда внутренняя форма идиом обозначает такие ритуальные и символические действия, которые исчезли из современной жизни: курить фимиам кому-либо ‘льстиво превозносить, восхвалять кого-либо’, посыпать голову пеплом ‘предаваться глубокой скорби’, рвать на себе волосы ‘приходить в отчаяние, сильно досадовать, горевать’, бросать перчатку кому-либо ‘вызывать на борьбу’ и др. (См. также [17; 5; 6, с. 160–166]). Такие ФЕ могут быть квалифицированы в качестве своеобразных иконических (т.е. образных) знаков, воспроизводящих предметы или явления в их конкретности или граничащих с художественными образами [10, с. 86–88; ср.: 13, с. 91–94].

И наконец, можно предложить толкование символической функции ФЕ как их способности быть индикатором элементов подсознательного. Образное значение ФЕ, формирующееся на основе различных типов переноса (метафоры, метонимии и др.), являясь средством выражения субъективности, индивидуальности, одновременно репрезентирует глубинные структуры психики говорящего. Символика подсознательного находит свое отражение в совокупной образной системе, актуализируемой в концептуальном содержании используемых в речи ФЕ. Такая трактовка символической функции ФЕ подводит нас к вопросу о роли языка в психоанализе [2, с. 115–128]. Этот аспект изучения фразеологического символизма может привести к интересным находкам, значимым для общего языкознания (проблема взаимосвязи языка и сознания-мышления), психолингвистики, социолингвистики, теории художественной речи (проблема «образа автора» как повествователя, комментатора, персонажа), общей психологии, социолингвопсихологии, психологии творчества, учения о высшей нервной деятельности, психопатологии и др.

Прагматические функции ФЕ связаны с облигаторным прагматическим компонентом в их содержании: ФЕ не только обозначают и называют предметы действительности и понятия о них, но одновременно являются специальным языковым средством, предназначенным для выражения многообразных эмоциональных и оценочных отношений говорящего к тому, что происходит в его внутреннем мире или вне его. К прагматическим функциям можно отнести и такую функцию, как императивная. Это функция воздействия говорящего на слушающего (ср. понятие перлокутивного акта в теории речевых актов – воздействие, которое данное высказывание оказывает на адресата и проявляется в изменении его состояния или поведения). Императивная функция, понимаемая нами как функция воздействия на слушающего через разум, связана с функцией эмоционального воздействия и, следовательно, также присуща ФЕ.

Фатическая – контактоустанавливающая, социативная – функция, приводящая в соприкосновение не практические интересы, а внутренние миры людей, может реализоваться у ФЕ, например, в условиях начальных аккордов общения незнакомых, малознакомых или хорошо знакомых людей, иногда с установкой говорящего на игровой момент – проведение своего рода социально-лингвистического эксперимента. Употребленные в качестве своеобразного теста, ФЕ вызывают определенную реакцию слушающего (нулевая реакция тоже значима), характеризующую его в социально-личностном аспекте (уровень образования, знаний в какой-либо области, степень эрудиции, склонности и интересы и т.п.), и тем самым информируют говорящего о степени его близости к слушающему, об иерархии их социальных рангов. Такой (не всегда осознанный) речевой эксперимент может иметь следствием установление взаимопонимания между коммуникантами и стимулировать их контакты или, наоборот, может сигнализировать о необходимости прекращения дальнейших контактов.

Фактическая функция свойственна различным разрядам ФЕ в разной степени. Наиболее ярко она проявляется у ФЕ, маркированных в стилистическом отношении, – книжных и просторечных. Простейшие случаи реализации фатической функции – это использование в речи устойчивых формул речевого этикета (нас интересуют лишь формулы идиоматического характера). В зависимости от речевых условий – контакт со знакомым или незнакомым человеком – в современном русском языке используются различные формулы речевого этикета. Обращения к знакомому, с которым у говорящего дружеские, непринужденные отношения: Кого я вижу! Где ты пропадал? Какими судьбами! Сколько лет, сколько зим! и др. Обращения к незнакомым с целью привлечь их внимание: Будьте добры... Будьте любезны... Скажите, пожалуйста... Не будете ли вы так любезны (сказать)... и др. [I; 20; 21]. Значение таких речевых клише на первый взгляд представляется суммой значений составляющих их слов. В действительности же их комплексное фразеологическое значение является более широким и абстрактным по сравнению со значением их свободного субстрата. Использование в речи таких клише регламентируется так называемыми прагматическими правилами – условиями актуализации, зависящими от социального статуса коммуникантов, их социальных отношений, от ситуации общения и типа коммуникативного акта [7]. Восклицая Кого я вижу!, говорящий не имеет в виду сообщить кому-либо, кого именно он увидел. Спрашивая при встрече Где ты пропадаешь?, говорящий не интересуется местом “пропадания” собеседника, тем более что последний никуда, как правило, не пропадал, а просто давно не встречался говорящему. Прагматическое значение этих речевых формул иное: «Я рад видеть тебя, мы находимся в дружеских, непринужденных отношениях, давно не виделись, давай поговорим и т.п.». Идиоматичность значения этикетных речевых формул часто связана с ситуативно-контекстуальным эллипсисом: Сколько зим, сколько лет (я тебя не видел)! Какими судьбами (ты здесь оказался)? и др.

Эстетическая (гедонистическая) функция, тесно связанная с функцией экспрессивного выражения, понимается нами как использование ФЕ с целью возбуждать у участников коммуникативного акта чувство удовольствия, эстетического наслаждения, вызванное образностью ФЕ, обладающих живой или обновленной (структурно-семантической трансформацией) внутренней формой, способной генерировать вокруг ФЕ образно-ассоциативные поля. Использование ФЕ в эстетической функции отражает эмоциональное состояние и творческие потенции говорящего, гибкость и остроту его ума, которые проявляются в речевом мастерстве. Эти качества говорящего лежат в основе его комбинаторно-речевой деятельности: они детерминируют отбор говорящим из номинативно-экспрессивного инвентаря именно этой, а не другой единицы, определяют необычные cцепления единиц, их преобразования и т.п. Языковая игра – преобразование, разложение формы языковых единиц, метафорическое использование первичных номинаций, узуальных ФЕ – не есть только показатель особенностей характера человека, но является одной из форм реализации эстетических и творческих потенций говорящего [9, с. 173–174]. “В уме нечутком не место шуткам” [Вильям Шекспир]. Убедительной иллюстрацией к сказанному являются юмористические миниатюры популярного эстрадного артиста Вадима Тонкова (Вероника Маврикиевна), названные им “Интервью с животным миром”, в которых “препарирована” внешняя и внутренняя формы ФЕ сосать лапу, медведь не ухо наступил, белая ворона: – Как вы считаете, – спросили Медведя, – что главное в вашей жизни? – Главное, – отвечал Медведь, – иметь лапу. – А как вы относитесь к музыке? – снова опросили его. – Позвольте я вам на ухо ... скажу, – вкрадчиво попросил косолапый. Вороне задали вопрос: – Каковы ваши намерения по отношению к Белой Вороне? – Очернить её, – коротко ответила Ворона [ЛГ, 28 авг. 1985].

В связи с вышесказанным представляет большой интерес художественное свидетельство советского писателя С.П. Залыгина, творчество которого отличается глубоким психологизмом: “Вообще Строковский, общаясь с людьми, как будто только и делает, что испытывает их на сообразительность, на остроумие ... А вот головоломки на юмор и другие качества ума он ей (Ирине Викторовне Мансуровой, главной героине романа “Южноамериканский вариант”. – А.Э.) задавал, потом поглядывал: как-то она отреагирует, поймет – не поймет? Она понимала, ей было даже интересно, она знала, что у неё в это время краснеют щеки и вся она становится интереснее” [8, с.95-96].

Эстетическая функция ФЕ наиболее ярко проявляется в художественной речи, являющейся феноменальной творческой лабораторией, в которой под рукой художника слова языковые единицы “преобразуются и преображаются, получая дополнительные характеристики, обнаруживают “приращение смысла”, расширение связей и взаимодействий, выступая в художественной речи как качественно новые единицы, реализуя свои эстетические (курсив наш. – А.Э.) потенции выразительности” [16, с. 60]. Эстетические функции ФЕ проявляются, в частности, в эффекте фразеологической «иррадиации» – их способности генерировать в тексте систему ассоциативных образов, которые выражаются с помощью различных изобразительно-выразительных средств – тропов и стилистических фигур (авторских сравнений, метафоры, синекдохи, литоты, гиперболы, аллегории и др.). Взаимодействуя с ними, “поддерживая” их, ФЕ способствуют созданию целостного художественно-эстетического эффекта. В качестве примера такого образно насыщенного художественного текста можно привести стихотворение М.Ю. Лермонтова “Чаша жизни”, как форму вербальной актуализации ассоциативно-смыслового поля идиомы пить (испить) чашу чего-либо: Мы пьём из чаши бытия / С открытыми очами, / Златые омочив края / Своими же слезами / ... /Тогда мы видим, что пуста / Была златая чаша, / Что в ней напиток был – мечта / И что она – не наша! Как видно из текста, ФЕ пить (испить) чашу генерирует цепь образов-ассоциаций: чаша бытия, пустая чаша, напиток в чаше и др.

Эффект фразеологической иррадиации проявляется в условиях развёрнутой метафоры: сквозной образ, выраженный с помощью узуальной или окказиональной ФЕ, получает в тексте (художественном или публицистическом) дальнейшее развёртывание, что находит свое выражение в использовании лексико-фразеологических средств, образующих открытую систему. Пример развёрнутой метафоры из публицистического текста, генерированной ФЕ карающая десница и реализованной в рамках одного высказывания: Размахнувшись изо всех сил, карающая десница опускается на головы виновных, настолько ослабев, что сил этих хватает лишь для того, чтобы погрозить им пальцем [Изв., 25 янв. 1986].

Образ, отражённый в ФЕ, может выполнять архитектоническую функцию, скрепляя художественно-эстетический каркас целого произведения. Таким сквозным образом-метафорой, развёртывающимся в художественном пространстве всей повести В. Токаревой «Длинный день» [18], является авторская ФЕ танк, усыпанный розами, портретирующая внешний и социально-психологический облик главной героини повести – Вероники: Внешне Вероника нежная женщина, похожая на “Весну” Боттичелли ... Если пойти от первого впечатления ко второму и углубиться в третье, то перед вами танк, усыпанный розами. Кажется, что это клумба, а если подойти поближе, то под хрупкой зеленью и розовостью проступает железная броня. Что очень важно, Вероника использовала свои гусеницы только в общественных интересах... Ни по чьим телам эти гусеницы не шли [с .79]. За этими прозрачными глазами он услышал лязг гусениц [с. 82]. От Вероникиной танковости ничего не осталось. Она сама находилась под гусеницей [с. 86]. Когда зав заглянул в комнату, он ничего не понял. Вместо сломленной в плаче Вероники сидел маленький портативный танк … Моторы, его были разогреты, жерло направлено на цель [с. 93] . Она уже была не танк, а боевая ракета с запрограммированным управлением. И свернуть её с курса могла только другая такая же ракета [с. 99].

Развёртывание метафоры как творческий приём актуализации ФЕ является ёмким смысловым и ярким изобразительно–выразительным средством, способным генерировать у коммуникантов – и у говорящего, и у слушающего – сильное эстетическое чувство.

Все охарактеризованные языковые функции – конститутивную, субфункции и эпифункции – фразеологизмы выполняют не изолированно, не в “чистом” виде, а, как правило, в комплексе, синкретично, в различных комбинациях с другими элементами текста. При этом в речевых актах, разных по коммуникативным интенциям говорящего и конситуации, на первый план могут выступать те или иные функции ФЕ.

Особенно тесно переплетены друг с другом прагматические функции ФЕ, как специфических единиц, обслуживающих прагматику языка. Функция экспрессивного выражения имеет следствием функцию воздействия на слушающего. Эмоциональное и интеллектуальное воздействие, однако, направлено не только на слушающего, но одновременно – по закону обратной связи – и на самого говорящего. Именно в акте коммуникации осуществляется саморегуляция речевого поведения говорящего, корректируется определенным образом структура его высказывания в целях достижения необходимого прагматического эффекта. Функция эмоционального воздействия, будучи обращенной и на самого говорящего, способна изменить его психическое состояние, определяющее реальное и потенциальное поведение личности. Это положение подтверждается известными фактами речевого “самогипноза” – способностью говорящего генерировать в себе определенное психическое состояние. Наиболее благоприятными условиями реализации такой способности говорящего являются интраперсональные речевые акты аффективного характера (речевая деятельность одного индивида, обращающегося к самому себе, отсутствующему оппоненту, богу, року, судьбе и т.д.) и практика сценического искусства, в том числе и художественное чтение. Последнее подтверждается многочисленными интроспекциями самих актеров и свидетельствами зрителей о поведении актеров, вошедших в образ всерьёз, а не имитирующих перевоплощение с помощью профессиональных приёмов. (Когда строку диктует чувство, / Оно на сцену шлёт раба, / И тут кончается искусство / И дышат почва и судьба. Б. Пастернак). Неслучайно о говорящем, возбудившем в себе в процессе речевого акта определенное психическое состояние, говорят: он вошел в роль.

Выше мы говорили о языковых функциях, свойственных ФЕ как особым языковым знакам. При этом мы исходили из того, что они (особенно прагматические функции) выполняются ФЕ не «в одиночку», а при “поддержке” других элементов высказывания, во взаимодействии с ними. ФЕ как предикатные, признаковые единицы, являющиеся пропозитивными свёртками, не только формируют грамматическую структуру предложения, но и определяют лексико-семантическое заполнение его актантных (преимущественно субъектных и объектных) позиций. Способность ФЕ структурировать высказывание определяется как их фразеообразующие (текстообразующие) потенции (И.И. Чернышева, А.В. Кунин, Ю.Ю. Авалиани и др.). Эта функция ФЕ, являющаяся одновременно условием реализации и перечисленных выше языковых функций, может быть названа «строевой». Так, глагольные идиомы, актуализируясь в речи, заполняют облигаторно левую актантную позицию субъекта со значением лица, формируя двусоставные предложения: Ослепительная секретарша, по сравнению с которой звёзды Голливуда мелко плавают, занята [ЛГ, 13 нояб. 1985]; Второй случай – когда сам человек из кожи вон лезет не за свое дело взяться [ЛГ, 13 ноябрь 1985]; Кое-где кадровый механизм налажен так, что даже когда пребывающий на орбите работник сам пожелает сойти с неё, то и тогда он встречает препятствия [Изв., 1 дек. 1985].

Глагольные ФЕ, помимо обязательной для них субъектной валентности, могут обладать и одноместной или реже двухместной объектной валентностью, формируя при актуализации как двусоставные, так и односоставные предложения разного типа: Знаете, в детстве время у большинства из нас течёт сквозь пальцы, оно не ограничено, его как бы не жаль [ЛГ, 27 нояб. 1985]; В способности ко лжи и кощунству на пятки ЦРУ наступает полиция американского города Филадельфия… [ЛГ, 25 дек. 1985]; Приезжайте к нам в Людиново и хватайте нас за руку… [ЛГ, 25 дек. 1985]; Да разве мы не знаем, как ярлык склочника вешают на принципиального, болеющего за дело человека [Изв., 15 янв. 1986].

Свойственные им языковые функции ФЕ выполняют в качестве целостного языкового знака. Знаковые значение ФЕ, однако, мотивированно значением свободного словосочетания–прототипа ФЕ; значение же свободного словосочетания, как известно, формируется на основе значений составляющих его слов по законам семантической синтагматики. В связи с этим словные компоненты ФЕ можно рассматривать в качестве частичных знаков, функции которых проявляются в «стёртой форме». Свою номинативную функцию компоненты ФЕ выполняют не самостоятельно, но в составе целостной единицы, в качестве её элементов с синтагматически закрепленным (синсемантическим) лексическим значением, что, однако, не снимает задачи содержательного определения и описания особенности их соотношения с внеязыковой действительностью.

Л и т е р а т у р а

1. Акишина А.А., Формановская Н.И. Русский речевой этикет: (Пособие для студентов-иностранцев). – Изд. 3-е, испр. – Москва: Русский язык, 1983.

2. Бенвенист Эмиль. Общая лингвистика. – Москва: Прогресс, 1974.

3. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Национально-культурная семантика русских фразеологизмов // Словари и лингвострановедение. – Москва, 1982. – С. 89–98.

4. Винокур Т.Г. Стилевой состав высказывания в отношении к говорящему и слушающему // Русский язык: функционирование грамматических категорий. Текст и контекст. – Москва, 1984. – С. 135–153.

5. Гвоздарёв Ю.А. Слова-символы в русской фразеологии // Проблемы лексики и фразеологии. – Ленинград, 1975. – С. 37–44.

6. Гвоздарев Ю.А. Основы русского фразообразования. – Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1977.

7. Добровольский Д.О. Прагматические правила и фразеологическое значение // Проблемы прагмалингвистики. Сборник научных трудов / МГПИИЯ им. М. Тореза. – Вып. 213. – Москва, 1983. – С. 3–11.

8. Залыгин С.П. Южноамериканский вариант. Роман, рассказы. – Москва: Современник, 1974.

9. Земская Е.А., Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Языковая игра // Русская разговорная речь: Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. – Москва, 1983. – C. 172–210.

10. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию. – Москва: Изд-во МГУ, 1982.

11. Лурия А.Р. Язык и сознание. – Москва: Изд-во МГУ, 1979.

12. Надирашвили Ш. Понятие установки в общей и социальной психологии. – Тбилиси: Мецниереба, 1974.

13. Никитин М.В. О семантике метафоры // Вопросы языкознания. – Москва, 1979. – №1. – C. 91–102.

14. Пазухин Р.В. Язык, функция, коммуникация // Вопросы языкознания. – Москва, 1979. – № 6. – C. 42. –50.

15. Попова З.Д. Фразеология и символика вещей // Проблемы русской фразеологии. – Тула, 1979. – C. 3–8.

16. Поэт и слово: Опыт словаря / Под ред. Григорьева В.П. – Москва: Наука, 1973.

17. Ройзензон Л.И., Абрамец И.В. Совмещённая омонимия в сфере фразеологии // Вопросы языкознания. – Москва, 1969. – № 2 – C. 54–63.

18. Токарева В. Длинный день: Повесть // Новый мир. – Москва, 1986. – № 2. – C. 79–114.

19. Уфимцева А.А. Типы языковых знаков. – Москва: Наука, 1974.

20. Формановская Н.И. Вы сказали: «Здравствуйте!»: Речевой этикет в нашем общении. – Москва: Знание, 1982.

21. Формановская Н.И. Употребление русского речевого этикета. – Изд. 2. – Москва: Русский язык, 1984.

22. Эмирова А.М. К вопросу о номинативной сущности фразеологических (идиоматических) предикатов // Вопросы языкознания. – Москва, 1984. – № 6. – C. 114–118.