ФРАЗЕОЛОГИЯ ПЕРЕСТРОЙКИ: ТЕМАТИКА И СЕМАНТИКА

(Журнал “Русский язык в школе”. – Москва, 1990. – № 3. – С. 77–81)

Социальная обусловленность языка наиболее ярко проявляется в периоды социальных перемен, катаклизмов. Первые годы перестройки прошли под знаком радикальных экономических реформ, демократизации и гуманизации всех сфер жизни нашего общества. Освобождаясь от негативных явлений прошлого, создавая новые социальные реальности, мы продолжаем, во многом по инерции, пользоваться прежней фразеологией (в широком смысле). Однако в нашу речь все активнее входят новообразования, отражающие новые социальные явления и процессы. Перестройка всех сфер жизни – социально-экономической, политической и духовно-культурной – находит оперативное выражение в русском языке последних лет, прежде всего в лексике и фразеологии. Язык перестройки – это не только новые слова и словосочетания, в том числе и устойчивые, но и переосмысление уже существующих в языке единиц, которые часто получают другие эмоциональные и оценочные характеристики.

Принято считать, что наиболее оперативно откликается на социальные новации лексическая система. Однако языковая жизнь последних лет убедительно свидетельствует об активизации фразообразовательных    процессов [1], и это во многом обусловлено стремлением дифференцировать социальные явления, необходимостью выразить сложные понятия (ср.: плюрализм – социалистический; подряд – коллективный, семейный, арендный; период – сталинский, застойный и др.).

В данной статье делается попытка в первом приближении выявить и охарактеризовать в тематическом, семантическом и стилистическом отношениях фразеологические единицы разного типа, отражающие реалии нашего времени.

Собранный языковой материал довольно отчетливо распределяется на два тематических разряда – перестроечная и доперестроечная фразеология.

1. К первому разряду относятся обороты, называющие новые социальные явления, выражающие новые понятия и новую оценку старых реалий. Здесь можно выделить группу устойчивых словесных комплексов, обозначающих ключевые понятия перестройки: человеческий фактор, застойные явления, правовое государство, социальная справедливость, реформа политической системы, социалистический плюрализм, ускорение социально-экономического развития, социалистическая кооперация   и др. Примеры: Мы пришли к выводу, что без активизации человеческого фактора, то есть без учета разнообразных интересов людей, трудовых коллективов, общественных организаций, различных социальных групп, без привлечения их к активному творчеству немыслимо решить ни одной задачи, изменить обстановку в стране [Б.А. Грушин]. Нежелательные коллизии вызваны застойными явлениями ... от деформации в экономике до различных нарушений социальной справедливости [ЛГ. – 29 апр. 1988]. Ни в коем случае не отказываемся от социалистического плюрализма, именно социалистического, основывающегося на наших ценностях ... [Изв. – 10 янв. 1989].

Максимально обобщенный и абстрагированный  характер   значения   таких устойчивых оборотов затрудняет их тематическую и семантическую дифференциацию, что обусловлено многоплановостью и неопределённостью самого содержания  феномена,  имя  которому – перестройка.  Как известно, идеология   проявляется   в   различных формах общественного сознания: политической и правовой, философской и религиозной, нравственной и эстетической. Фразеологические новообразования с определенной долей    условности можно распределить по соответствующим тематическим рубрикам. Новые социально-экономические явления обозначаются устойчивыми словосочетаниями социалистическая кооперация, кооперативное движение, семейный подряд, арендный подряд, индивидуально-трудовая деятельность и др.; новые явления в области политики – новое политическое мышление, народная дипломатия, механизм торможения (социально-экономического  развития),  прямой телефон   и   др.;    новации   в   области искусства – книги из стола, лежать в столе (о книгах), лежать на полке (о кинофильмах), снять с полки и др.

Примеры: Словом,   мы   в   советском   руководстве пришли к выводу – и не устаем повторять его – о необходимости нового политического мышления   [М.С. Горбачев. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. – Москва, 1988]. Образовался  своего  рода  механизм  торможения социально-экономического развития [Там же]. Кроме официальной дипломатии, есть и народная дипломатия [ТВ]. Как ни хороши  “круглые  столы” своими     темами и “прямыми телефонами”, а все их упоминают крайне редко [ЛГ. – 3 авг. 1988]. Возьмите кооперативное движение, индивидуально-трудовую деятельность – опять-таки мы этим не занимались [Изв. – 13 янв.1988]. Другая причина для беспокойства заключается в том, что не за горами конец публикациям “книг из стола” [Изв. – 6 дек. 1988]. Сама Зинаида Михайловна уже перешла на другую работу, а фильм всё лежит на полке [Изв. – 16 янв. 1989].

Сформировались и устойчивые обороты, дающие общую негативную оценку реальности прошлого: административно-командная система, сталинский период, хрущёвский период, брежневский период, период застоя, закрытая зона, зона молчания, негативные явления и др.: Серьезно помешали этому культ личности, а также сложившаяся  в   30-е   годы   командно-административная система управления [Изв. – 19 авг. 1988]. Многие приложили   руку   к   тому,   чтобы   теоретически обосновать    безусловное    величие    эпохи, которую   мы   сегодня   деликатно   именуем периодом    застоя     [Изв. – 7 сент. 1988]. Почему даже  в  период гласности у нас то тут, то там образуются зоны  молчания? [ЛГ. – 4 мая 1988]. Осуществляется  ряд  весьма серьезных  мероприятий  экономического  и политического порядка, которые, естественно, не предусмотрены конституцией, принятой... в условиях, которые ныне определяются как “застойный период”  [Изв. – 16 марта 1988].   Долгое   время   сфера национальных   отношений   оставалась,   по существу,   закрытой   зоной    [Изв. – 23 апр. 1988].  

Необходимость более глубокой критики проявлений эрозии революционных, социалистических ценностей, нравственной деградации (коррупции, взяточничества, приписок и т.п.) вызвала к жизни такие оценочные обороты, как двойная мораль, двойной счёт, телефонное право, пересаживать из кресла в кресло, хлопковые дела, теневая экономика и др.: Платим за рецидивы феодально-байского произвола, за протекционизм, коррупцию и взяточничество, за растление душ двойной моралью [ЛГ. – 27 апр. 1988]. Двойной счёт был тогда нормой: одна правда для узкого круга, для широкого – совершенно другая  [ЛГ. – 18 мая 1988]. Согласитесь, только они, пожалуй, способны по-настоящему противостоять “телефонному праву”  [Изв. – 16 янв. 1988]. В худшем случае его могли переместить по горизонтали, пересадив из одного руководящего кресла в другое с тем же окладом и теми же привилегиями [Изв. – 13 янв. 1988]. Застойное время рождало не только “теневую экономику”, но и “теневую администрацию” [Изв. – 16 янв. 1988].

Особый интерес представляет процесс идеологизации значений устойчивых словесных комплексов, нейтральных в идеологическом отношении, которые в современной публицистике приобретают новый смысл. Таковы обороты называть вещи своими именами, слова расходятся с делами, разрыв между словом и делом, развязать руки, расчищать завалы, открывать двери, ветры надежды, белые пятна истории и др.: Для того чтобы безответственность ушла в прошлое, надо взять за правило называть вещи своими именами, судить обо всем начистоту [Изв. – 26 февр. 1986]. И становится очень горько, когда у партийных органов слова расходятся с делами [ЛГ. – 2 февр. 1988]. Главным препятствием на пути формирования социалистического общественного сознания лежит преодоление в нашей духовной жизни разрыва между словом и делом [Изв. – 23 июня 1988]. Да, теперь руки развязаны. Но что руки? Была бы голова [ЛГ. – 13 апр. 1988]. В процессе самооздоровления пришлось поменять две трети всей номенклатуры руководящих работников, расчищать завалы. [Изв. – 22 апр. 1988]. А тем временем Никита Хрущев принялся разбирать сталинские культовые завалы [ЛГ. – 20 апр. 1988]. Доклад о 70-летии Октября открыл много дверей и ворот ... [Изв. – 13 янв. 1988]. Ветры “холодной войны” сменяются ветрами надежды [Изв. – 23 мая 1988]. Кстати, всегда удивлялся, почему речь идет о “белых пятнах” истории. Уместнее другое определение – черные ...  [Изв. – 21 дек. 1988].

Образными знаками перестройки становятся слова и выражения из политических докладов М.С. Горбачева, из книг, кинофильмов, спектаклей, посвящённых  актуальным  социальным  проблемам: больше социализма; дорога, ведущая к храму; дети Арбата; белые одежды; больше света; дальше, дальше, дальше и др.: У нас родилась великолепная, по-моему, очень гибкая, чёткая формула “больше социализма” [Изв. – 13 янв. 1988]. Отсюда основной лозунг перестройки – “больше социализма” [ЛГ. – 11 мая 1988].

2. Доперестроечную фразеологию можно условно разделить на группы: 1) газетные штамп, клише; 2)  устойчивые обороты  разного типа.

Первую подгруппу образуют частотные речевые формулы, которые в условиях социальных извращений и коррозии нравственности превращались в асемантичные штампы: горячо поддерживаем и одобряем, принято единогласно, с чувством глубокого удовлетворения, в обстановке высокого патриотического и трудового подъёма, восторженно приветствовать, наряду с отдельными недостатками, руководящие указания, ценные указания, вопрос согласован наверху и др. В публицистике последнего времени такие ритуальные формулы используются как экспрессивные средства сатиры и гротеска: Аккуратно удалите прогорклые штампы типа: “с чувством глубокого удовлетворения”, “грандиозные успехи”, “недоперевыполнение плана”, “наряду с отдельными недостатками”, “кое-кто на местах ещё не понимает” ... [ЛГ. – 26 окт. 1988]. Тут и газетный штамп, и демагогия: “В обстановке высокого патриотического подъема...”, “Вся страна npиветствует...”, а страна еще и газету не получала [ЛГ. – 6 апр. 1988]. Этот страх трансформировался в “единодушную поддержку”, “законную гордость”, “единогласное избрание”, “достойную отповедь клеветникам”, “чувство глубокого удовлетворения” ... [ЛГ. – 16 нояб. 1988]. Это ведь она, теневая администрация, родила пресловутое – “есть мнение”. “Есть мнение” – завораживало, выбивало аргументы, стирало собственные мнения. Чьё “есть мнение”? Это-то как раз и было под строгим табу [Изв. – 16 янв. 1988]. На головы посмевших обнародовать “отдельные мелкие недостатки” обрушивается жёсткий отрезвляющий град “руководящих указаний” со стороны первого секретаря обкома   [Моск. правда. – 15 мая 1988].

Некоторые из подобных штампов в результате намеренной лексикализации превратились в универбы с яркой сатирической окраской: одобряем и поддерживаем > одобрямс, будет сделано > бусде(лано).

Ко второй подгруппе можно отнести устойчивые словосочетания, называющие и оценивающие социальные явления недавнего прошлого:

а) социальные типажи того времени: номенклатурный работник, авторитетный товарищ, свой человек, нужный человек, человек свиты, мохнатая лапа и др. Примеры: Со вздохом вспоминаю райкомовские пленумы, на которых вот так же стоял вопрос о пребывании на руководящих постах “авторитетных товарищей” [Моск. правда. – 15 мая 1988]. Однако Минвуз и тут встал на защиту, похоже, своего человека [Изв. – 31 авг. 1988]. И что греха таить – еще живут такие “люди свиты”, которые споспешествовали Сталину в создании культа [ЛГ. – 4 мая 1988]. Так называемая “мохнатая рука”, которая решает судьбу человека, исходя из своих «мохнатых» интересов ... [Изв. – 3 апр. 1988];

б) мораль и обычаи бюрократов и обывателей, руководствовавшихся стереотипами массового сознания: вызывать на ковер, снимать стружку, тянуть наверх, держать в кулаке, закручивать гайки, перекрывать кислород, организовать звонок, быть на плаву, выходить на нужного человека, оглядываться на процент, находить красивую цифру и др.: Следователь замотан ... с него “стружку снимает” начальство [Изв. – 28 янв. 1988]. Несомненно, здесь сказывается выработанная за многие годы у значительной части наших кадров привычка – все “держать в кулаке”, быть во всех делах высшей инстанцией [Изв. – 19 февр. 1988]. Особый язык, изощрённый и уродливый, выдумали чиновники. Это от них пошли фразы: “Позвоню по своим каналам”, “Налажу связь”, “Вызову на ковер” и “Перекрою кислород” [ЛГ. – 27 апр. 1988]. В управленческом лексиконе есть даже специальное понятие – “выйти на нужного человека” [Изв. – 14 апр. 1988]. Десятилетиями приучались “не высовываться”. До сих пор с трибуны говорим одно, в кулуарах – другое [Изв. – 28 июня 1988]. Кто не помнит, как перед пленумом парткома или совещанием раздавались призывы: “Найдите красивую цифру!” В поте лица искали, подправляли низкие показатели [Е.А. Ножкин];

в) максимы бюрократов и взяточников, в которых выражены их ценностные ориентиры: Всякая инициатива наказуема. Хочешь жить – умей вертеться и др.: С каким бы вопросом ни обращался работник, с любой инициативой, он обязательно натыкался на лес препятствий, выстроенных приказами, инструкциями, традициями. Отсюда и родилась горькая шутка: всякая инициатива наказуема [ЛГ. – 20 апр. 1988]. На смену прежним критериям как-то ползуче, вегетативно, от одного к другому, распространялись иные, взятые из кодекса «бобровых воротников»: “Если ты от Иван Иваныча – проходи, дорогой!”, “Чёрный автомобиль – не роскошь, а средство продвижения”, “Локти – не опираться, локти даны толкаться”, “Если влип, дай на лапу”, “Пойманный не вор, если поделишься”... [Там же.].

Идеологическое значение фразеологии периода перестройки выражается различными языковыми средствами: логико-понятийным содержанием оборота в целом (правовое государство, социалистическая кооперация, командно-административная система), коннотацией, продуцируемой также внутренней формой (образом-представлением, лежащим в основе значения) таких единиц (расчищать завалы).

Устойчивые словесные комплексы образуются традиционными для русского фразообразования способами: путем лексикализации словосочетаний, обозначающих актуальные социальные понятия и в силу этого часто используемых в речи (человеческий фактор, правовое государство), метафоризации свободных словосочетаний или их отдельных компонентов (первая оттепель, запретная зона, открывать двери), метонимизации свободных словосочетаний (пересаживать из кресла в кресло, вызывать на ковер, лежать на полке). В отдельных случаях значение фразеологизмов формируется на основе переплетения разных ассоциации – по сходству и  по  смежности.  Например,   реконструкция внутренней формы новообразования мохнатая лапа в значении ‘тот, кто оказывает протекцию’, обнаруживает два ментальных процесса, протекающих одновременно на негативно окрашенном эмоционально-оценочном фоне: слово рука в метонимически переносном значении ‘человек, который имеет власть, может оказать покровительство, содействие кому-либо’, “вызвало” на основе ассоциаций по сходству слово лапа, в ассоциативном поле которого было найдено слово мохнатая, углубившее значение ‘высшая степень признака’ [2, с . 42 –53].

Новые фразеологические единицы ярко демонстрируют процессы  поиска адекватной языковой формы для сложившихся социальных понятий, процессы приспособления таких единиц, их “притирки” к языковой системе. Эти процессы обнаруживают себя в образовании синонимичных оборотов: период застоя – эпоха застоя – застойный  период;  запретная  зона – закрытая зона – закрытая тема – зона   молчания;   кресло   пошатнулось – кресло    ускользает; двойной счет – двойная арифметика – двойная бухгалтерия и др. Эффект новизны таких образований на начальных этапах их формирования и функционирования в речи ощущается говорящими и выражается с помощью различных модальных средств   (как говорят,  что называется и др.)   и / или кавычек: Лучшие годы выпали на тяжкий, полный абсурда период, как теперь говорят, застоя [ЛГ. – 1 мая 1988]. В  этих условиях пышным цветом расцвела “двойная бухгалтерия”: официально человек олицетворял одно, а в личной жизни – совсем другое [Изв. – 23 июня 1988].

Дальнейшую судьбу новых фразеологических единиц и их формальных «разночтений» прогнозировать  пока рано: часть из них может со временем исчезнуть из языка-речи, часть – специализироваться в смысловом или экспрессивно-стилистическом отношениях. О полном  принятии   новообразований системой языка и узусом могут свидетельствовать и редкие пока случаи их переносного, фигурального употребления: А поэт гнул свое, писал то, что требовала совесть. Нет для настоящего художника “периода застоя”, но длится он и поныне для тех, от кого зависит выход поэта к читателю [ЛГ. – 3 авг. 1988].

Не все устойчивые словесные комплексы можно считать удачными по форме и содержанию. Так, словосочетание человеческий фактор, выражающее одно из ключевых понятий перестройки и имеющее комплексное значение ‘человек как личность, как решающая сила социального прогресса’, имеет неадекатную этому содержанию форму. Здесь нарушен закон понятийной сочетаемости слов: абстрактное понятие, выражаемое словом фактор, не коррелирует с понятием, выражаемым словом человеческий: “Сегодня мы, как по мановению волшебной палочки, заговорили о “человеческом факторе”. Это словосочетание пока еще соединяет естественное с неестественным. Оно, по-моему, обозначает нечто ещё не совсем продуманное, не проявленное во времени, окончательно не сформулированное в обществе. До конца века остается около двенадцати лет. Жду, вскорости возникнет человеческое понимание человека – не “фактора”, не “резерва” и не “ресурса”, а того солнца, вокруг которого должны вращаться политика, экономика и всё прочее” (Л. Васильева).

Сложные понятия, выражаемые фразеологическими единицами, формируются преимущественно на основе эмоционально окрашенного образа-представления. Скрытый смысл, продуцируемый переносным употреблением словосочетания в целом или его отдельного компонента, эмоциональные и оценочные компоненты в значении фразеологизмов, образы-ассоциации, вызываемые ими, «улавливаются» как на сознательном, так и на бессознательном уровнях человеческого мышления, формируя особое психическое состояние слушающего (читающего) и обеспечивая тем самым достижение говорящим (пишущим) нужного эффекта: убедить слушающего (читающего), побудить его к определённым  действиям   и  поступкам.

Литература:

1. Костомаров    В.Г.   Перестройка   и русский язык  //  Русская   речь. – Москва, 1987. – №  6.

2. Эмирова  А.М. Русская фразеология в  коммуникативном  аспекте. – Ташкент: Фан,  1988. – С. 42–53.