Б. ЧИЧИБАБИН  И  В. НЕКИПЕЛОВ:  ПОЭТИЧЕСКАЯ ПЕРЕКЛИЧКА  ЧЕРЕЗ  30  ЛЕТ

(Журнал “Брега Тавриды”. – Симферополь, 2000. – № 2–3. – С. 227–232.)

 

В послевоенный Крым приезжали миллионы людей, в том числе сотни писателей, из разных регионов Советского Союза. Они отдыхали в ведом­ственных санаториях и домах творчества. И, конечно, многие из них знали о трагедии крымских татар. Они слышали и сами произносили эти нерусские имена – Коктебель, Карадаг, Учан-Су, Демерджи и др. Они видели остроконечные минареты ханского дворца в Бахчисарае, ходили по узким улочкам Алушты и Гурзуфа, вдоль которых стояли вросшие в землю домики, крытые красной черепицей. Наконец, они осознавали этот парадокс – Крым без та­тар, но молчали. Почему? Причины известны и понятны: одни были убеждён­ными функционерами и апологетами тоталитарного режима, другие – боялись его, третьи – и таких было большинство – относились к отряду равнодуш­ных, с молчаливого согласия которых творятся преступления.

И только единицы поднимали голос в защиту несправедливо репрессиро­ванного народа. Я хочу назвать их несколько устаревшим, но семантически ёмким и торжественным словом – печальники. Печальник – это тот, кто скорбит за других, страдает из-за чьих-то печалей, горестей. Печальник – это тот, кто печётся, заботится о ком- или чём-либо. По закону семан­тического, эмоционального и стилистического согласования слово печальник коррелирует со словом сан в его первом значении – «звание, связанное с почётным положением». К сану печальников татарского Крыма можно причис­лить небольшой ряд видных общественных деятелей (академика А.Д. Сахарова, генерала П. Григоренко), в том числе таких писателей, как Борис Чичибабин и Виктор Некипелов.

«Как непристойно Крыму без татар», – написал Б. Чичибабин. В 1987 г., после 20-летнего отлучения поэта от литературы, в журнале «Новый мир» собирались опубликовать подборку его стихов. В ответ на просьбу И. Роднянской заменить эту строку на более нейтральную, Б. Чичибабин написал: «Без татар Крым – это не Крым, ненастоящий Крым, не тот Крым, который видел, и который описал, и в какой на всю жизнь влюбился Пушкин, который видели и любили Толстой и Чехов, Ахматова и Цветаева, Паустовский, Пришвин, Сергеев-Ценский, это какой-то искусственный, эк­зотический, специально для курортников и туристов придуманный и сделан­ный заповедник... Они (татары) были народом, пустившим корни в эту землю, обжившим ее, одухотворившим ее названиями гор, посёлков, ми­фологией, памятью, верой, мечтой, они стали и были душой Крыма. И когда эту душу искусственно, насильственно изъяли из тела, и тело осталось без живой души, но с какой-то тенью её, с каким-то кровоточащим следом её, с памятью о ней, – татар нет, а татарские названия остались, это не только трагично, грустно, страшно, но в этом есть что-то неподлинное, притворяющееся, неестественное, стыдное, непристойное».

     

О творчестве Виктора Некипелова я докладывала на VI Крымских международных Шмелёвских чтениях. Знакомясь с творчеством Б. Чичибабина, обратила внимание на тематическую и пафосную перекличку некоторых произведений этих поэтов, что и вынесено в подзаголовок данной статьи.

Б. Чичибабин и В. Некипелов не были знакомы, но они относились к одному поколению (Б. Чичибабин: 1923–1994, В. Некипелов: 1928–1989), и потому в их жизни и творчестве есть переклички и совпадения: оба сидели в лагерях (Б. Чичибабин – в 1946–1951, В. Некипелов – в 1973–1975, 1979–1987); оба с конца 60-х годов часто бывали в Крыму.

При всем различии их поэтики поражает тематическая близость некоторых «крымских» стихотворений, а также совпадение их пафосного вектора. Прове­ду только две параллели.

I. В стихотворении «Крымские прогулки» Б. Чичибабина (1961) лирическим героем явля­ется сам автор, и авторская позиция выражена прямо, в лоб:

... Улочками кривыми / в горы дышал и лез. / Думал о Крыме: чей ты, / кровью чужой разбавленный? / Чьи у тебя мечети, / прозвища и развалины?

Далее тема развивается крещендо: Люди на пляж, я – с пляжа, / там, у лесов и скал, / «Где же татары?» – спрашивал, / все я татар искал. / Шел, где паслись отары, /жёлтую пыль топтал, /«Где ж вы? – кричал, – татары?» / Нет никаких татар... Стало их горе солоно. / Брали их целыми сёлами, / сколько в вагон поместится. / Шёл эшелон по месяцу… / Родина оптом, так сказать, /отнята и подарена, – / и на земле татарской / ни одного татарина.

Эта же тема развивается в цикле «Судакские элегии» (1974, 1982):

Алчак-Кая, Солхат, Бахчисарай.../ Я понял там, чем стал Господень рай / после изгнанья Евы и Адама.

И далее – уже цитированное выше: Как непристойно Крыму без татар. // Шашлычных углей лакомый угар, /заросших кладбищ надписи резные, / облезлый ослик, движущий арбу, / верблюжесть гор с кустами на горбу, / и все вокруг ­– такая не Россия.

Эта же тема «непристойности Крыма без татар» развита в двух стихотворениях В. Некипелова – «Гурзуф» (1968) и «Баллада об отчем доме» (1968). В первом лирический герой-автор тоже ходит по дорогам Крыма, и ему тоже везде чудятся татары: От минарета к минарету, / От чайханы до чайханы, / Я вновь блуждаю до рассвета / В молочном зареве луны. / И сердце верит неустанно, /Что через несколько шагов / Вдруг различу в тени платана / Бараньи шапки стариков.../ Услышу скрип тяжёлой двери / И различу издалека /Лукавый взор татарской пери /Из-под душистого платка ... Каким-то странным, медным светом / И тихой болью залит мир …/ Как будто я с чужим поэтом / Брожу среди его могил …

И далее – почти дословная перекличка с приведёнными выше строками Б. Чичибабина: Он не корит, не попрекает, / Но – не забыть, не превозмочь –/ В усталой памяти всплывает / Та обездоленная ночь – / Когда трусливо и послушно / Орда опричная, – как скот, – / Вдруг растолкала по теплушкам / Его талантливый народ... Поэт ощущает свою личную вину в трагедии крымскотатарского народа: Мое преступное молчанье / Простишь ли мне, Гурзуф-Ага? И далее – поэтическое пророчество поэта, ставшее реальностью только в последние годы: Гурзуф молчит. Гурзуфу снится / День Возвращенья Мастеров. (Все три слова – с заглавной буквы.)

В «Балладе об отчем доме», тематически примыкающей к стихотворению «Гурзуф», В. Некипелов использует необычный прием – отождествления автора с лирическим героем-татарином, без разрешения приехавшим на родину: Я – крымский татарин. / Я сын этих солнечных гор, / К которым сегодня прокрался украдкой, как вор. / ... Поклон Аю-Дагу и сизой, туманной Яйле! / Как долго я не был на горестной отчей земле. / Вот дом глинобитный, в котором родился и жил. / Ах, как он разросся, посаженный дедом инжир!

Последняя строка, повторяя первую, усиливает и закрепляет трагический пафос стиха: Я – совесть, и смута, и чей-то дремучий позор. / Я -- крымский татарин, я сын этих солнечных гор.

Именно этот прием отождествления автора с лирическим героем дал осно­вание некоторым крымским татарам считать, что данное стихотворение напи­сано крымскотатарским поэтом Ленуром Ибраимовым, жившим в те годы в Симферополе. В упомянутой выше моей работе о творчестве В. Некипелова был проведен сопоставительный анализ текстов обоих поэтов по таким парамет­рам, как специфика словоупотребления, система образных средств, норма­тивность и др. Результаты анализа позволили сделать вывод о том, что стихи «Гурзуф» и «Баллада об отчем доме» написаны не Ленуром Ибраимовым, а Виктором Некипеловым. Решающим аргументом здесь явились присланные мне из Парижа вдовою В. Некипелова, Н.М. Комаровой, черновики второго стихотворения с авторскими правками и её личное свидетельство: «...Как-то никогда не приходила мысль, что однажды нужно будет доказывать Витино авторство... Была ли я свидетелем написания этих двух стихотворений? Да! И этих двух, и всех других, написанных с 1965 года». (Из писем к автору данной статьи.)

2. Юг, Крым, море явились той ассоциативной базой, на которой сложились ещё два стихотворения: у Б. Чичибабина – «Дельфинья элегия» (1984), у В. Неки­пелова – «Я ушел за китом голубым» (без даты, приблизительно конец 70-х – начало 80-х годов). В них – личностное, философское осмысление Бытия, Жизни и Смерти. Содержательная параллель поддерживается и общим образом – кита-великана Моби Дика.

На этом, однако, сходство ассоциативного ряда кончается. Более того, с каждой строкой обоих стихотворений всё рельефнее проступает аксиологичес­кий контраст: поэты по-разному оценивают окружающий мир и своё место в нём. Б. Чичибабин сравнивает себя с подопытным дельфином:...Я чувствую себя дельфином / на карадагской биостанции. Ему здесь, в этом замкнутом и душном мире, одиноко и безысходно: Я разлучен с родимой бездной, / мне всё враждебно и непрочно, / и надо мной не свод небесный. / а потолок цементно-блочный ... И вот – в пяти шагах от моря, / от неба синего и рая / я с неразумия и с горя/ никак не сдохну, умирая.

Современники и друзья поэта отмечали, что в его стихах того времени всё чаще стали прорываться ноты усталости от самого себя, возникала даже досель не свойственная ему внутренняя расслабленность. «Ибо по своему при­родному складу Чичибабин не мог довольствоваться только общением с Кос­мосом, Вечностью, Историей. Всю полноту бытия он ощущал, когда жил в измерении современной народной, национальной жизни, мыслил и чувство­вал в масштабах своей эпохи». Трагическая тема была всё же не сиюминутным явлением, а перманентным мотивом жизни и творчества поэта. Вот так заканчивается последнее стихотворение Б. Чичибабина: Не мои – ни пространство, ни время, / ни с обугленной вестью тетрадь. / Не под силу мне бренности бремя, / но от бесов грешно умирать. / Быть не может земля без пророка. / Дай же сил мне, – кого-то молю, – / чтоб не смог я покинуть до срока/ обречённую землю мою.

Трагическое восприятие жизни было характерно и для творчества В. Некипелова. Оно во многом питалось трагическими фактами его судьбы:

... Былых стихов о синей птице /Я не пишу давным-давно. / Слова надежды и бессилья! / Три главных темы, три пути. / Лишь три: Тюрьма, Любовь, Россия / Живут теперь в моей груди. Однако в конце жизни он смог преодолеть личную трагедию. Обращаясь к жене, он говорит: Кто-то будет судить и судачить злорадно, / Кто-то станет болтать, что я призрак и дым. / Ты ответишь им: нет, он вернется обратно, / Он ушел за китом голубым.

Вырвавшись из тисков грядущего небытия, поэт провозглашает принцип трагического оптимизма: Проживи свою жизнь без стенаний и боли, / Жди меня – как всегда, вспоминай молодым. / Клетки нет. Смерти нет. Есть бескрайняя воля, / Я ушел за китом голубым

В данной работе сделана попытка постановки проблемы, которая обозначена – «Печальники крымских татар». Хотелось бы выстроить более длинный ряд «печальников» и выявить их «лиц необщее выражение».