ОБРАЗНЫЙ МИР В. НАБОКОВА

(Крымский Набоковский научный сборник. – Вып. 1–2. – Симферополь: Крымский Архив, 2001. – С. 46–55.)

Набоков – по преимуществу художник формы, писательского приема. По свидетельству В. Ходасевича, «его произведения населены множеством приёмов, которые, точно эльфы и гномы, снуя между персонажами, производят огромную работу: пилят, режут, приколачивают, малюют ... Они строят мир произведения и сами оказываются его неустранимо важными персонажами» [1].

Одним из действенных художественных приемов в романе В. Набокова «Другие берега» [2] являются разного рода сравнительные конструкции. «Снуя» между писателем и читателем, сравнения воссоздают «картину мира» писателя, его менталитет – мир мыслей и чувств, сформированный его индивидуальным жизненным опытом.

Остановимся кратко на грамматических особенностях сравнений у В. Набокова. По характеру грамматической формы сравнения можно разделить на две группы – эксплицитные и имплицитные. Эксплицитные сравнения – это обороты, вводимые в текст с помощью различных сравнительных союзов (как, как будто, словно, будто бы и др.), а также с помощью слов-сопроводителей, выражающих идею сходства, идентификации (похожий, подобный, напоминает, кажется и др.). Эксплицитные сравнения могут быть двучленными (союз + имя: как цветник, как идол) и многочленными (союз + имя с согласованным или несогласованным определением: как зубная щетка, как удар по арфе). К последнему типу можно отнести и сравнительные предложения, построенные по различным моделям. Например: Чтобы правильно расставить во времени некоторые мои ранние воспоминания, мне приходится равняться по кометам и затмениям, как делает историк, датирующий обрывки саг [2, с. 23]. Что относилось к хозяйству, занимало мою мать столь же мало, как если бы она жила в гостинице [2, с. 33].

Имплицитные (бессоюзные) сравнения представлены в основном метафорическими эпитетами: свинцовое небо, ассирийский профиль, йодистый блеск глаз, каракулевые тучки, перламутровое небо, лошадиная челюсть, осиная талия, стеклянный взгляд, эльфовое лицо, морские глаза, струящиеся стихи и др. Эпитеты-сравнения могут быть выражены сложными прилагательными: волоокая Луиза, паукообразная тень, яйцеподобные камни, дымчато-бисерные камни, гранатово-красное яйцо и др. К имплицитным сравнениям можно отнести и субстантивные метафоры (кашица соцветий, личико цветка, серые глаза стальных часиков), в том числе родительный и творительный падежи в сравнениях (барышня с глазами газели, шотландец с лицом цвета сырой ветчины, сползал змеей, наматывался кольцами и др.). Встретилось уникальное – метаметафорическое – сравнение, построенное на изящном сочетании олицетворения (солнце натягивает) и метафоры (ажурный чулок аллеи): Сад в бело-розово-фиолетовом цвету, солнце натягивает на руку ажурный чулок аллеи [2, с. 62].

Анализ грамматической формы сравнений обнаружил умение В. Набокова виртуозно пользоваться разнообразными грамматическими средствами, способными выражать идею сходства, подобия. Однако самым значимым аспектом анализа сравнений как специфических средств поэтики В. Набокова, позволяющих проникнуть в его «картину мира», оказываются их семантико-стилистические характеристики.

В тексте романа встретилось всего несколько узуальных сравнений: (белый) как мел, (чёрный) как смоль, (лес) как темная стена, осиная талия, свинцовое небо и др. Основная масса сравнений В. Набокова – окказиональные образования. Авторские сравнения – это тонкий психологический инструментарий, который позволяет «заглянуть» в глубины сознания, предсознания (и даже подсознания) и «увидеть» самые первые, самые ранние «слепки» с окружающего ребёнка мира, воспринимаемого его дологическим – сенсомоторным – сознанием-мышлением. Основания сравнений, т.е. образы-представления, с которыми сравниваются предметы, черпаются говорящим, как правило, из его личного жизненного опыта. Для В. Набокова – это мир его счастливого детства и отрочества, утерянный им после эмиграции из революционной России, – «потерянный рай». Сам выбор оснований сравнения отражает – в опосредованной форме – отношение говорящего к предмету мысли и речи. Набоковские образные, в том числе и с помощью сравнений, описания русских пейзажей, русских людей, дореволюционного столичного и провинциального быта проникнуты ностальгической любовью к России.

Основаниями сравнений у В. Набокова чаще всего выступают образы и реалии повседневной жизни, детские впечатления и восприятия окружающего мира, которые он пронес через всю жизнь: (стёклышки) похожие на леденцы, (гривка пони) как зубная щетка, (солнце) как апельсин-королек, (мячи белые) как тальк, (отличаются) как горький шоколад от молочного, (шмель отскакивает) как шар на резинке, (тугой) как барабанная шкура, (прекрасный) как пергамент на свет, (поднимается) как воздушный шар, (садик) как бесцветный геометрический рисунок или крестословица и др.

Внутренней формой сравнений выступают также объекты природы: (кираса отца) как солнце, (парасоль матери) как дневная луна, (вода бежала) как в горном ущелье, (постель холодна) как глетчер, незыблемой скалой (кажется) и др. К этой же группе можно отнести сравнения с объектами фауны и флоры: (брат) подобный совенку, (шляпа) похожая на лебедя, (рука лежала) как отливом оставленная маленькая морская звезда, жёлтыми волчьими глазами (кажутся огни), (подломлены) как край гриба, (огонь лампы) как ирис и др. Частое обращение В. Набокова к сравнениям, выраженным наименованиями объектов русской природы, названиями русских растений и животных, выражает в опосредованной форме горячую любовь автора к потерянной родине. Всего дважды встретились сравнения, выраженные нерусскими реалиями: (зубы) как у молодой акулы, (барышня) с глазами газели.

Особое место среди сравнений, обращенных к миру природы, занимают сравнения, построенные на синестезии, – восприятии объектов одновременно несколькими органами чувств. В. Набоков сам признавался, что он «наделён в редкой мере так называемым auditin coloree – цветным слухом» [2, с. 27]. Эта способность В. Набокова была связана с восприятием прежде всего звуков речи, которые для него имели постоянные цветовые, реже тактильные параметры. Так, в желтую группу звуков он объединял оранжеватое Ё, охряное Е, золотистое У, светло-палевое И; в красную группу входили вишнево-кирпичное К, розовато-фиолетовое М, розовато-телесное В, палевое Д. Звук А был густым, чёрно-бурым, Я – тёмно-коричневым, отполированным, Ю – латуневым, Ш – пушисто-сизым, Г – крепким, каучуковым, Т – пастельным, а Ч – клистирным. Такая уникальная способность В. Набокова к синестетическому восприятию мира рисует его как синтетического художника, как Мастера, воспринимающего и изображающего мир объёмно, во всем его «многоголосии». (Ср. искания в области цветомузыки М.К. Чюрлёниса и А.Н. Скрябина.)

Использование в тексте романа сравнений с категориями и феноменами художественной литературы представляет нам В. Набокова как блестящего знатока и ценителя не только русской, но и зарубежной литературы: Очень узкие дорожки, усыпанные гравием..., и всё встречающиеся друг с дружкой, как персонажи в комедии [2, с. 147]. Он долго блуждал, как некий Лир [2, с. 39]. Встречают меня, словно я бодлеровский Дон-Жуан [2, с. 53]. Намечается местами какая-то гоголевская красочность [2, с. 1007]. Было поставлено дочери одно условие, которая та приняла с кроткой твердостью андерсеновской русалочки [2, с. 107]. Не успел выйти из воинственно-романтической майнридовской грёзы [2, с. 107]. Водились замечательные виды северных бабочек да всякая аксаково-тургенево-толстовская дичь» [2, с. 45].

Личностный мир автора, однако, может ярче раскрываться через уникальные образы, почерпнутые из индивидуального жизненного опыта. Например: Пропала и его армия: провалилось всё, провалилось, как провалились сквозь слюду ледка мои заводные паровозы, когда, помнится, я пробовал пускать их через замерзшие лужи в саду висбаденского отеля зимой 1904-1905 года [2, с. 24]. Беспомощное хлопанье его крыльев, скользкий шум его тела о борт, колыханье и чмоканье шлюпки ... – всё это показалось мне насыщенным странной значительностью, как бывает во сне, когда видишь, что кто-то прижимает перст к губам, а затем указывает в сторону, но не успеваешь досмотреть и в ужасе просыпаешься [2, с. 70]. Тени лежали с непривычной стороны, получалась полная перестановка, не лишённая некоторого изящества, вроде того, как отражается в зеркале у парикмахера отрезок панели с бесконечными прохожими, уходящими в отвлечённый мир, который вдруг перестаёт быть забавным и обдает душу волною ужаса [2, с. 143].

Как видно из двух последних примеров, содержание развернутых, многоступенчатых сравнений «балансирует» на грани реального и ирреального, за которой – необъяснимый ужас. Следующее сравнение полностью построено на ирреальном допущении: Умник, пройдя через этот адский лабиринт, становился мудрецом и только тогда добирался до простого ключа задачи, вроде того как если бы кто искал кратчайший путь из Петербурга в Нью-Йорк и был шутником послан туда через Канзас, Калифорнию, Азию, Северную Африку и Азорские острова [2, с. 141]. Кроме декларированного в самом начале сравнительной конструкции нонсенса («вроде того как если бы...»), в самом сравнении смещён вектор: начальной точкой должен быть Нью-Йорк, конечной – Петербург. Думается, это не случайная ошибка, а намеренный алогизм, подкрепляющий ирреальное.

Сравнения (как правило, развернутые, многоступенчатые) отражают – явно или опосредованно – интерес автора к трансцендентальному миру, находящемуся за пределами личного опыта: И откуда ни возьмись, она вдруг появляется, словно вырастая из золотистой земли [2, с. 112]. И в сумеречном оцепенении его кабинета молодые мои чувства подвергались – не знаю, как выразиться, – телеологическому, что ли, «целеобусловленному» воздействию, как будто собравшиеся в полутьме знакомые предметы сознательно и дальновидно стремились создать тот определенный образ, который у меня теперь запечатлён в мозгу [2, с. 55]. Детская коляска была пуста, как будто «при обращении времени в мнимую величину минувшего», как удачно выразился мой молодой читатель [2, с. 19]. Увидев ... расплывчатое, ускользающее нечто в синем оттенке радужной оболочки глаза, удержавшей как будто тени, впитанные в древних баснословных лесах, где было больше птиц, чем тигров, больше плодов, чем шипов [2, с. 144]. Проезжие мужики глядят с почтительным удивлением на резвость господ, точно так же, как глядели на волан или серсо в восемнадцатом веке [2, с. 32].

Таким образом, анализ внутренней формы сравнений – объектов (реальных и ирреальных), с которыми коррелирует предмет сравнения, – позволяет исследователю выйти на внутренний мир автора, особенности его психики, обусловленные его индивидуальным жизненным опытом.

Стилистический анализ сравнительных конструкций также выводит исследователя на авторское «Я» Набокова, обнаруживает особенности его поэтики, ярче и убедительнее очерчивает художественное пространство произведения. Репертуар стилистических функций сравнений в романе довольно широк: они выполняют номинативные, экспрессивные, эмотивные и другие функции.

Основная масса окказиональных сравнений в романе служит средством номинации и адекватной характеристики признаков реалий, способствуя тем самым созданию конкретных образов. Одновременно они могут служить средством выражения авторских (или персонажей как ипостасей автора) эмоций, средством воздействия на читателя в прогнозируемом автором направлении. Чаще всего сравнения в номинативной функции называют и характеризуют форму предметов, внешний вид персонажей, цвет предметов, характер действия и др.

а) Характеристика формы предметов: На личике каждого цветка было тёмное пятно, вроде кляксы усов [2, с. 147]. Рождественский доктор прикатывал на своих лёгоньких дрожках, запряжённых крутошеей цирковой понькой с гривкой, как зубная щётка [2, с. 66]. Паркетная площадка второго этажа, как палуба, обрамляет пролёт с четырёх сторон [2, с. 51]. Мимолётом, благодаря свету провожающего нас фонаря, чудовищно преувеличенная тень – с муфтой и в шляпе, похожей на лебедя, – несётся в обгон по сугробу [2, с. 59]. Зубы у меня росли как попало, один даже добавочный шёл из середины нёба, как у молодой акулы [2, с. 109]. Я видел идеальную форму миниатюрных ногтей на младенческой руке, которую ты мне без слов показывала у себя на ладони, где она лежала, как отливом оставленная маленькая морская звезда [2, с. 143].

б) Характеристика внешнего вида персонажей: ... обе в кушачках и объёмистых юбках ... , они очень напоминали те два пузатых электрических вагона, которые так однообразно и невозмутимо расходились посреди ледяной пустыни Невы [2, с. 67]. Когда, бывало, ты поднимала его, напитанного теплой кашицей и важного, как идол ... [2, с. 147]. …Она была уродлива и очень толста, фигурой походя на снежную бабу [2, с. 67]. Морщины на суровом лбу, густые мужские брови над серыми – цвета её же стальных часиков – глазами за стеклами пенсне в чёрной оправе [2, с. 59]. В её светло-зеленоватых глазах располагались по кругу зрачка рыжие крапинки, словно переправляющаяся вплавь часть веснушек, которыми было усыпано её несколько эльфовое, изящное, курносенькое лицо [2, с. 85].

в) Наименование цвета предметов: Образ был подчеркнуто ярок, как на коммерческой картинке, приложенной к полезной забаве [2, с. 72]. Красное, как апельсин-королек, солнце низко висело в замёрзшем сизом небе [2, с. 49]. Нашел знакомых галок, а в дымчато-бисерной траве – первые крокусы, словно крашенные посредством пасхальной химии [2, с. 133].

г) Характеристика движения предметов: Влетевший шмель, как шар на резинке, ударяется во все лепные углы потолка и удачно отскакивает обратно в окно [2, с. 49]. ...И ведёт новый жёлтый мяч, и вот с пушечной силой бьёт по моему голу [2, с. 131]. Из сточной трубы ... суетливо и неугомонно бежала вода, как в горном ущелье [2, с. 116]. И пока, как бельё, полоскалось это море в синьке ... [2, с. 118].

В сравнительных конструкциях могут симультанно реализоваться несколько номинативных подфункций. Так, в предложении «А за полями поднимался, как тёмная стена, лес» [2, с. 78] сравнение характеризует одновременно форму и цвет предмета. В предложении «Пляж трепетал, как цветник» [2, с. 84] сравнение служит средством характеристики и движения, и цвета предмета.

Выполняя номинативную функцию, сравнения могут одновременно реализовывать и другие функции – экспрессивную и / или эмотивную. Экспрессивная функция – это функция придания речи особой выразительности, образности, а также выделения, акцентирования каких-либо признаков предмета с целью воздействия на читателя. Например: Расходящиеся аллеи Леннотра и его цветники остались позади, как поезда, переведённые на запасной путь [2, с. 148]. Из другого фонарного окна я заглядывался на обильное падение освещённого снега, и тогда мой стеклянный выступ начинал подниматься, как воздушный шар [2, с. 55]. Однажды я даже нашел в чаще стенное зеркало, несколько обезображенное, но еще бодрое, прислонённое к стволу и как бы даже пьяное от смеси солнца и зелени, пива и шартреза [2, с. 146].

Сравнения, используемые в такой функции, могут характеризовать психические качества личности (автора или персонажа) – его воображение, интеллект, память, наклонности и др. Например: В туманном моем мозгу, как в магическом кристалле, силуэты дуэлянтов сходились в рощах старинных поместий, на Волковом поле, за Чёрной Речкой на белом снегу» [2, с. 105]. Вижу, как на картине, его небольшую, тонкую, аккуратную фигуру [2, с. 42]. Всё это показалось мне насыщенным странной значительностью, как бывает во сне, когда видишь, что кто-то прижимает перст к губам, а затем указывает в сторону, но не успеваешь досмотреть и в ужасе просыпаешься [2, с. 70].

Эмотивная функция – это способность сравнений выражать эмоциональное состояние автора, давать эмоционально-оценочную характеристику персонажа и эмоционально воздействовать на читателя в нужном для писателя направлении: Из всех щелей дуло, постель была как глетчер, в кувшине за ночь набирался лед [2, с. 127]. Брат в совершенном молчании всё сваливался со своего неудобного коня, и, как в страшной сказке, лунный свет пресекался чёрными тенями придорожных гигантов-деревьев» [2, с. 62].

Чаще всего, однако, сравнения симультанно актуализируют в тексте все потенциально свойственные им стилистические функции – номинативные, экспрессивные, эмотивные и др., что придает им большую прагматическую силу – способность максимально воздействовать на ум и чувства читателя. Так, в следующих примерах можно обнаружить комплексное функционирование сравнительных конструкций в качестве:

а) номинативных и экспрессивных средств: Изредка дверь ожидальни отворяется с дрожью и воем в тон стуже, оттуда вырывается светлый пар, почти столь же густой, как тот, который валит из трубы шумно ухающего паровоза [2, с. 59]. Начиналось приятное гудение за бумагой, тугой, как барабанная шкура, и прекрасной, как пергамент на свет [2, с. 130]. Пляж трепетал, как цветник ... [2, с. 84];

б) экспрессивных и эмотивных средств: При созвучии трёх цифр, крепкая, облая, сдобно-блестящая кавалергардская кираса, обхватывавшая грудь и спину отца, взошла, как солнце, и слева, как дневная луна, повис парасоль матери [2, с. 21]. Я мастерил и лакировал мёртвые русские стихи, которые вырастали и отвердевали, как блестящие опухоли, вокруг какого-нибудь словесного образа [2, с. 130].

Использование сравнений в комплексе их стилистических функций – как средств номинации, экспрессии, эмотивности – придает им мощную прагматическую силу: они способны эффективно воздействовать на психические (ментально-эмоциональные) сферы читателя в направлении, прогнозируемом писателем.

Сравнения являются одним из наиболее излюбленных художественных приемов писателя. Анализ языкового материала показал, что в романе «Другие берега» широко используются сравнительные конструкции разных структурно-грамматических, семантических и стилистических типов. Сравнения как бы снуют между персонажами, между писателем и читателем, они «пилят, режут, приколачивают, малюют» – выражают мысли, чувства и оценки писателя и продуцируют прогнозируемые им ментальные и эмоциональные состояния читателя. Воссоздавая картины мира детства и отрочества писателя, мира дореволюционной России, сравнения, в сочетании с другими средствами поэтики, передают ностальгическую любовь В. Набокова к потерянной родине.

Литература

1. Цит. по: Ерофеев В. Русская проза В. Набокова // Набоков В. Собр. соч. в 4 т. – Т. I. – Москва: Правда. 1990. – С. 6.

2. Набоков В. В. Другие берега. – Москва: Книжная палата, 1989. – 288 с.