ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ  ВЗГЛЯДЫ  БЕКИРА ЧОБАН-ЗАДЕ

(Журнал “Східний світ“. – Київ, 2002. – № 2. – С. 113–120. См. также: Лингвистическая концепция Бекира Чобвн-заде // Бекир Чобан-заде. Къырымтатар ильмий сарфы. – Симферополь: Доля, 2003. – С. 18–29. На турецком языке: Bekır Зobanzade’nın Dil Bilimi Anlayışı // Karadeniz Araştırmaları. Balkan, Kafkas, Doğu Avropa ve Anadolu incelemelerı dergisi. – Tьrkiye, 2006. – № 11. – S. 1–12.)

 

Тотальная депортация и ссылка крымских татар нанесла огромный ущерб их языку и культуре в целом [22–24]. Однако уничтожение крымскотатарской культуры советским режимом началось еще в начале 20-х годов ХХ в., особенно же – в годы сталинских репрессий, когда тысячи деятелей крымскотатрской культуры были арестованы и загублены в тюрьмах и лагерях. На их имена и творчество было наложено табу. Одной из самых ярких фигур репрессированного поколения крымских татар был известный учёный-тюрколог, поэт и общественный деятель Бекир Чобан-заде (1893–1937 гг.).

Жизни и творчеству ученого посвящено большое количество работ разного жанра. В монографии турецкого исследователя Исмаила Отара, со ссылкой на работу С. Нагаева [7], указаны 72 работы, опубликованные в 1927–1989 гг. [30, с. 49–52]. Десятки статей увидели свет в последующие годы. Бульшая часть работ о Б. Чобан-заде носит информационный характер: в них сообщаются факты жизни и деятельности ученого [2;10]. Что касается научного наследия, то оно фактически не исследовано. И. Отар, не будучи языковедом, вообще не ставил перед собой задачи описать и оценить научные труды ученого: “Kвfi bilgiye sahip olmadığımızdan, gramer bakımından izahata girmedik”. (“Из-за недостатка знаний мы не смогли дать грамматического комментария”.) [30, с. 28]. По мнению проф. Д.П. Урсу, “современные лингвисты-тюркологи редко обращаются к научному наследию крымского ученого. Это происходит частично по незнанию его трудов и их отсутствию в библиотеках, частично же из-за того, что филологическая наука за последние 60–70 лет пережила огромные изменения. Иными словами, изменилась сама парадигма науки. Открытия Б. Чобан-заде, Е. Поливанова и многих других передовых учёных сегодня воспринимаются как нечто хрeстоматийное, общеизвестное…” [10, с. 88–89].

В ряду работ о Б. Чобан-заде следует выделить небольшие по объему статьи Ф.Д. Ашнина [1] и А. Меметова [6], в которых сделана попытка общей характеристики научного наследия ученого. В целом информационный подход к подаче материала в этих работах превалирует над аналитико-оценочным. Так, Ф.Д. Ашнин дал общую характеристику взглядов ученого на проблемы происхождения тюркских языков, их классификации, связей с монгольскими и тунгусо-маньчжурскими языками; отметил исторический подход учёного к анализу языковых фактов; указал на его заслуги в области тюркологической терминологии и формирования тюркских литературных языков. А. Меметов информировал читателя о структуре и содержании “Крымскотатарской научной грамматики” и других работ ученого в области общей тюркологии, крымскотатарского и азербайджанского языкознаний, лексикологии и тер­минологии тюркских языков.

Научное наследие Б. Чобан-заде практически недоступно современному крымскотатарскому читателю, так как основные его труды, прежде всего монографии и учебные пособия [12; 14–16; 19–21], изданы арабской графикой, а с 1929 г. – латинской графикой на азербайджанском языке. Исключение составляют “Крымскотатарская научная грамматика” [13] и “Крымскотатарская литература новейшего периода” [18], которые, по свидетельству самого ученого, написаны на османском (турецком) языке.

Исчерпывающее описание лингвистической концепции Б. Чобан-заде может быть выполнена лишь на основе анализа его основных работ, посвящённых проблемам общего и частных языкознаний (крымскотатарского, азербайджанского, кумыкского, узбекского и др.). Однако на сегодняшнем этапе развития крымскотатарского языкознания представляется необходимым начать с основного труда ученого – “Крымскотатарской научной грамматики”. Монография подготовлена к переизданию под научным руководством проф. А. Эмировой [1]. Публикация именно этой монографии в качестве первой акции в деле “издания полного академического собрания сочинений великого ученого-тюрколога, объединившего цивилизации Востока и Запада” [10, с. 89], объясняется не только тем, что она является единственной научной грамматикой крымскотатарского языка, написанной на одном из тюркских языков (см. [29]), но и тем, что в ней затронут широкий круг общеязыковедческих проблем. Последнее обстоятельство позволяет в первом приближении наметить узловые участки лингвистической концепции Б. Чобан-заде.

“Крымскотатарская научная грамматика” состоит из трех частей: 1. описательной, 2. сравнительной и 3. исторической.

В предисловии к первой части автор заявляет, что в своей работе он исходил из двух принципов: 1. максимально использовать методы современной ему лингвистики, 2. постоянно держать в поле зрения факты живого народного языка. Здесь же он объясняет причины, побудившие его написать свой труд на османском (турецком) языке, который в начале ХХ в. использовался в Крыму в качестве одной из форм письменно-литературного языка: “Эсеримизнинь османлы тюркчесинде язылмасына кельгенде, бу бугунь даа соньу корюнмеген шиве къавгъасына чатмамакъ, анълашылмагъан уйдурма табирлерден къачмакъ, ниает, эсернинъ даа кениш даире ичинде файда кетирмесини темин этмек арзусындан олгъандыр”. (“Что касается того, что наш труд написан на османском тюркском языке, то это было вызвано желанием не включаться в нескончаемые до сего дня споры о (крымскотатарских) диалектах, избежать употребления непонятных, выдуманных терминов, наконец, обеспечить эффективное использование его в более широких кругах”.) [13, с. 2].

Обосновывая структуру монографии, автор декларирует исторический подход к анализу языковых явлений: чтобы понять современное состояние крымскотатарского языка, следует знать его историческое прошлое и выяснить его связи с другими тюркскими языками. В соответствии с заявленным историческим принципом анализа в названных трех частях монографии рассмотрены следующие вопросы: 1. звуковой строй, словообразование и словоизменение современного крымскотатарского языка, 2. сравнительная характеристика тюркских языков, 3. их историческая периодизация.

Автор монографии сознавал, что она не лишена недостатков, но считал, что её следует оценивать как первый опыт написания крымскотатарской научной грамматики, каждая часть которой в дальнейшем может быть расширена и издана в виде отдельной книги. Учёный планировал в ближайшие годы издать серию книг [12; 14; 15; 21], в комплексе с которыми данная монография, по его мнению, приобретёт необходимую содержательную полноту.

Во введении к первой части кратко определены основные лингвистические понятия, которые составили необходимый теоретический каркас монографии: язык; наука о языке и её разделы; происхождение языка и слова; строение речевого аппарата; связь языкознания с другими науками; литературный язык и живые народные говоры; социальные функции языка и др.

В целом эти понятия соответствуют уровню развития лингвистической мысли начала ХХ в. и во многом сохранили свое содержание до сего дня. Например, одна из современных теорий происхождения языка утверждает, что язык первобытного человека состоял из 20–40 знаков разного типа – неартикулированных звуковых комплексов и кинетических знаков (жестов, мимики, телодвижений, поз). Верно описан речевой аппарат человека и функции его составляющих; отмечена связь языкознания с физикой, анатомией, физиологией, психологией, категориями которых пользуется лингвистика.

Некоторые лингвистические понятия и положения, изложенные в этом разделе, за истекшие после издания монографии Б. Чобан-заде 80 лет изменили своё содержание – расширили и углубили его. Сегодня иначе толкуются понятия лексического значения слова, литературного языка, насчитывается иное количество тюркских языков [2] и др.

В разделе “Фонетика” дана классификация гласных и согласных звуков крымскотатарского языка, а также охарактеризованы процессы взаимо­действия звуков в речи (фонетические процессы). Звуки описаны по месту и способу образования, а также по соотношению в них голоса и шума. В целом эта классификация может быть принята с некоторыми оговорками. В таблице классификации гласных, например, указано 9 основных звуков (фонем?), в таблице классификации согласных – 23 звука. Термин “фонема” автором грамматики вообще не используется, и потому неясно, являются ли представленные в таблицах звуки самостоятельными фонемами или среди них имеются разновидности (варианты, вариации) фонем. Так, среди гласных отмечено два сходных звука – средненебный (танънай ортасы) [э] и передненебный (танънай огю) [д] - открытое [а]. Неясно также, как соотносятся между собой звуки [h] и [х]. В таблице согласных отсутствует задненебный носовой [ŋ], который имеется в крымскотатарском языке (сонъ, манълай, онъайт, онъмакъ и др.).

Сам автор грамматики осознавал неполноту своих таблиц, однако считал, что пока не настало время детальной характеристики звуковой стороны крымскотатарского языка: «Лякин бугунь бойле бир тешеббюс заманы дегильдир» [13, с. 14].

В подразделе “Взаимодействие звуков” в общих чертах описаны такие фонетические процессы, как явление конца слова (оглушение звонких в ауслауте) [3], ассимиляция согласных и гласных (сингармонизм), разного рода выкидки звуков – элизия, аферезис, синкопа и др. (Некоторые из перечис­лен­ных выше терминов в лингвистике 20-х годов ХХ в. ещё не употреблялись.)

Очень кратко охарактеризовано крымскотатарское ударение: выделение слога происходит путем усиления гласного звука (resp. ударение силовое, динамическое); ударение падает преимущественно на последний слог слова или словоформы; в многосложных словах можно обнаружить дополнительное ударение, которое падает на один из начальных слов. Кроме слогового, выделено логическое ударение.

В разделе “Морфология” автор грамматики поставил перед собой задачу – определить способы словообразования и формообразования в крымскотатарском языке. Разграничены корневые и аффиксальные морфемы и описаны звуковые, семантические и функциональные различия между ними. В частности, автор грамматики считает, что одним из дифференциальных признаков аффиксов, отличающих их от корней, является сходство их формы (звучания), благодаря чему слова с такими аффиксами откладываются и хранятся в сознании человека в виде связки, комплекта (байгъын, салкъын, салгъын, балкъын) [4].

Описаны следующие способы словообразования: 1. аффиксация; 2. усе­чение и повтор корня с изменением звука в ауслауте (бем-беяз, дос-догъру); 3. сочетание соотносительных по звучанию и значению слов (ялан-янълыш, яхши-яман, бала-чагъа); 4. повтор корня с протетическим [м] (аш-маш, эв-мев).

В зависимости от способа словообразования слова в крымскотатарском языке распределены по следующим группам: непроизводные (баш, кучук), производные, образованные путем аффиксации (далгъын, яныкъ), сложные (алтыпат, ашхана) и служебные слова, которые в отличие от самостоятельных слов никогда не сочетаются с аффиксами (киби, ичюн).

Замечено, что слова, квалифицируемые в синхронии как непроизводные, т.е. состоящие из одного корня, в диахронии распадались на корень и аффикс (буюк < бу+юк, сыджакъ < ыс+джакъ, арслан < арсл+ан). Эти примеры свидетельствуют о том, что автор грамматики различал синхроническое и диахроническое состояние языка, знал, что звуковая и морфемная структуры слова исторически изменяются.

Описать грамматику языка, по мнению Б. Чобан-заде, значит выявить все аффиксы, разделить их на классы, разряды в зависимости от их функций в процессах словообразования и охарактеризовать со стороны формы и содержания (грамматического значения). Выделены аффиксы словообразовательные и словоизменительные.

Очень подробно, с привлечением большого фактического материала, описаны словообразовательные аффиксы и их грамматические значения. Например, вариантные аффиксы –лыкъ/ -лик/ -лукъ/ -люк/ могут выражать следующие грамматические значения: количества (аршынлыкъ, ичимлик), места (ташлыкъ, бахчалыкъ), предметности (козълюк, бурунлыкъ), абстракт­ного признака (байлыкъ, гузеллик), времени (омюрлик, айлыкъ).

Отдельно рассмотрены мертвые (джансыз) аффиксы – непродуктивные словообразовательные аффиксы, которые срослись с корнем в результате процесса опрόщения морфемной структуры слова и в современном состоянии языка (в синхронии) не выделяются в качестве самостоятельной морфемы: -джа/ -ча/ (къоджа, индже), -ман/ -мен/ (къурман, шишман), -къа/ -гъа/ -ке/ -ге/ (къырмыскъа, сирке), -ыт/ -ит/ -ет/ -ют/ (кечит, когет, огют), -тай/ (къурултай, Алтай) и др. Перечисленные аффиксы восходят к некогда самостоятельным словам.

Выделены и описаны (по значению и произношению) формообразователь­ные аффиксы имени и глагола, образующие формы падежа и числа разного типа имен (существительных, местоимений и др.) и формы глагольных категорий. Весьма ценны в этом разделе попутные сведения об особенностях диалектного произношения некоторых корней и форм: манъа – мана - маа, санъа – сана - саа, алып кель - апкель, не ишле - нешле, не яп - няп и др.

Бульшая часть данного раздела грамматики посвящена анализу глагольных форм и образующих их аффиксов. Выделены и описаны аффиксы, образующие глагольные формы от имен (-ла/ -ле, -ар/ -эр, -лан/ -лен, -а/ -э), от глаголов (-т, -ур/ -юр/ -ир, -дыр/ -дир/ -тур/ -тюр), отрицательные формы глагола (-маз/ -мез/ -мас/ -мес, -ма/ -ме, -ув/ -юв, -ыш/ -иш) и др. Описаны также формы настоящего, прошедшего и будущего времён, формы лица, числа, залога и др.

В разделе “Служебные слова” представляют интерес рассуждения учёного относительно грамматического статуса слов шимди, къышын, язын, ярын и т.п., которые, по мнению проф. А.Н. Самойловича, являются наречиями. Б. Чобан-заде показал, к каким ошибкам может привести экстраполяция категорий русского языка на крымскотатарский: способность этих слов образовывать регулярные именные формы (ярын - ярындан, ярынлыкъ, ярынджи) свидетельствует о том, что они являются “живыми” формами самостоятельных слов – имен существительных.

Служебные слова, по мнению Б. Чобан-заде, отличаются от самостоятель­ных тем, что они не способны сочетаться с аффиксами, не имеют самостоятельного лексического значения, но способствуют изменению значений предыдущих (сайын, киби, бери и др.) или последующих слов (пек, анджакъ, тек, даа, эгер и др.).

К служебным словам в грамматике отнесены междометия (ай, ой, ах, вах, уф, вай), в том числе и звукоподражания (дран-дран, шарт-шарт, гуррь и др.).

Вторая часть труда Б. Чобан-заде посвящена сравнительному анализу тюркских языков. Здесь он изложил современные ему теории и гипотезы происхождения тюркских народов, локализации их прародины (северные регионы Средней Азии – Кавказские горы – Месопотамия – Прибалтика), исторической дифференциации единой этнической и языковой общности тюрков на отдельные народы и языки, которая произошла еще до VII в. н.э.

В процессе исторического развития и дифференциации тюркских языков в них происходили следующие изменения: 1. распределение форм с одинаковыми грамматическими значениями и функциями по разным языкам; 2. изменение звукового (фонемного) состава морфем, слов и словоформ; 3. образование новых форм; 4. исчезновение старых форм; 5. изменение лексических значений слов.

Исторические изменения в грамматическом строе языков Б. Чобан-заде объясняет двумя противонаправленными факторами: индивидуальными особенностями употребления языковых единиц (произношения, написания, сочетания друг с другом и др.) и тенденцией к аналогии, т.е. к единообразному употреблению слов и форм. Так, появление в языке форм типа агъамнен из агъамлен произошло, по мнению учёного, в результате действия закона аналогии [5].

Не соглашаясь с классификацией тюркских языков, предложенной В.В. Радловым, автор грамматики предлагает делить тюркские языки на две группы – огузские и чагатайские, между которыми много общих признаков.

Далее рассмотрены проблемы сравнительной фонетики и словообразо­вания современных тюркских языков.

Охарактеризованы такие особенности звукового строя: в абсолютном начале слова в исконно тюркских словах не может быть звуков [р], [л], а также сочетаний согласных [ст], [шк], [сп]. Эти звуки встречаются только в заимствованиях, а на почве крымскотатарского языка они регулярно предваряются протетическими гласными [э], [и], [у]: руба - уруба, рус - урус, рум - урум, леген - элеген, Станбул - Истанбул, скендже - ишкендже, эскендже и др. То же касается начальных [з], [ф], [h]. Такие звуки и звукосочетания, считал Б. Чобан-заде, могли произносить только образованные горожане.

Особый интерес сегодня, в связи с постепенным переходом крымскота­тарского письма с кириллицы на латиницу, представляют свидетельства Б. Чобан-заде о произношении начального [h] в заимствованных словах: hеляк, hарун, hейет и др. По его наблюдениям, в некоторых османских и крымскотатарских говорах под влиянием произносительных норм, культивировавшихся в медресе, появились новые варианты произношения – с начальным [h] – не только в заимствованиях, но и в исконно тюркских словах. Новые и старые формы использовались в речи параллельно: hекбе - экбе, hанги - анги, hеп - эп, hоргюч - оргюч, hайды - айды и др. По мнению турецкого языковеда Наджипа Асыма, это произошло под влиянием арабского и персидского языков [6].

В следующем разделе второй части грамматики характеризуется арти­куляционная база тюркских языков, т.е. совокупность типовых движений органов речи, необходимых для производства звуков какого-либо языка. В древних тюркских языках, отраженных в орхоно-енисейских надписях, по мнению Б. Чобан-заде, превалировала заднеязычная артикуляция. В более поздние времена стала заметна тенденция к замене заднеязычных согласных в составе слов более передними, например [нъ] → [н]: денъгиз - дениз, донъгъуз - домуз и т.п. Такие процессы способствовали благозвучию тюркских (прежде всего – огузских) языков.

С целью выявления характерных особенностей таких тюркских языков, как чувашский, якутский, османский, киргизский, татарский и др., они сравниваются друг с другом и с крымскотатарским языком в звуковом и морфемном отношениях. При этом базой сравнительного анализа служит крымскотатарский язык. На репрезентативном языковом материале (соот­­носительные лексические ряды) описаны звуковые соответствия крымско­татарского и чувашского, крымскотатарского и якутского и др. языков.

Перечислены и кратко охарактеризованы словообразовательные и словоизменительные аффиксы в названных языках и их корреляты в крымскотатарском языке. Сравнены системы местоимений, числительных, глаголов и их категориальных форм и т.п.

Выводы, сделанные в конце данного раздела, согласуются с современной теорией языкознания и обогащают её новым фактическим материалом: изменения, происходящие в родственных языках в процессе их исторического развития и дифференциации, не случайны, а подчиняются языковым законам – общим, универсальным (свойственным всем языкам мира) и частным (характерным для одного языка или группы близкородственных языков), диахроническим (имевшим место на предшествовавших этапах развития) и синхроническим (действующим в современном состоянии языка), внешним (обусловленным историей общества и различными сторонами человеческой деятельности) и внутренним (имманентным, проистекающим из самой природы языка).

В третьей части грамматики Б. Чобан-заде дана историческая периодизация тюркских языков: выделены и кратко охарактеризованы орхонский, уйгурский, чагатайский периоды. Наука в начале прошлого века располагала очень незначительными сведениями об истории развития тюркских народов. Такую информацию, считал ученый, можно извлечь из языка. Имеющиеся в современных языках лексические заимствования свидетельствуют о том, что тюркский язык-основа (праязык) существовал уже в глубокой древности, за несколько тысячелетий до Рождества Христова. Однако ни одного памятника письменности того времени до нас не дошло, поэтому наука располагает только гипотезами относительно состояния тюркских языков того периода.

Самые ранние памятники древнетюркской письменности – орхоно-енисейские надписи – относятся к концу VII – началу VIII вв. В грамматике Б. Чобан-заде даны краткие сведения об истории открытия и расшифровки этих надписей, приведены образцы с лексико-грамматическими комментариями.

Аналогично (образцы текстов, исторический и языковой комментарий, глоссарий) описаны тюркские письменные памятники уйгурского периода (XI–XIII вв.): “Кудатку билиг”, “Дивану лугат ат-тюрк” Махмуда Кашгарского – и чагатайского времени (XIV–XVII вв.): “Кыссасу-ль-энбия” Рубгузи, произведения Ахмеда Есави, Али-шира Навои, Бабура и др.

Здесь же отмечены характерные особенности чагатайского языка: начальные [б], [т], [м] вместо [в], [д], [б] (бар - вар, даш - таш, мен - бен); аффиксы –гъан/ -ген вместо –ян/ -ен (окъугъан - окъуян) и др. По мнению Б. Чобан-заде, эти признаки свидетельствуют о том, что крымскотатарский язык возник на основе скрещения южнотюркских (огузских) языков с чагатайским.

Наиболее близким (в звуковом, формальном и семантическом планах) к современному крымскотатарскому языку памятником письменности, считал автор грамматики, является “Кодекс куманикус”. Приведены несколько загадок из этого памятника и даны их современные крымскотатарские соответствия.

В выводах к исторической части своего труда Б. Чобан-заде утверждает, что современные тюркские языки сохранили бульшую близость с языками предшествующих периодов, чем это наблюдается в других языковых семьях. Объяснение этому феномену учёный видит в том, что еще два – три столетия тому назад тюрки, в связи с кочевым образом жизни, были очень тесно связаны, переплетены друг с другом. Именно этим обусловлена общность не только языковых, но и художественных, и концептуальных (мыслительно-познавательных) форм и категорий всех тюркских народов, включая якутов и чувашей.

Отмечены следующие тенденции в историческом развитии тюркских языков: изменение фонемного состава корней, которое происходило в соответствии с тенденцией к смещению артикуляционной базы с задних позиций на более передние; слияние аффиксов с корнями (процессы опрущения); исчезновение аффиксов: -вул (къаравул, ясавул), -ры/ -ри (илери, кери, ары) и др.; исчезновение корней: асыгъ – файда, аджун – дюнья и др.; возникновение новых корней и аффиксов.

Подчеркнуто, что перечисленные изменения в системе языков не случайны: они подчиняются языковым законам – внутренним и внешним, общим и частным, синхроническим и диахроническим.

 

 

* * *

Читая сегодня научную грамматику крымскотатарского языка Б. Чобан-заде, нельзя не заметить обширных знаний ученого в области общего языкознания и тюркологии, его стремления применять достижения европей­с­кого и русского языкознания к анализу тюркских языков. Богатый фактичес­кий материал, использованный в работе, тонкий анализ языковых явлений, умение разграничивать факты синхронии и диахронии языка – несомненные достоинства труда ученого. Остается незыблемой оценка, данная в свое время Ф.Д. Ашниным: “Бекир Чобан-заде был одним из самых эрудированных тюркологов своего времени, неизменно учитывавшим достижения передового западного и русского языкознания” [1, с. 210].

Монография Б. Чобан-заде и сегодня, спустя 80 лет после ее написания, не потеряла своей теоретической ценности. Новая крымскотатарская научная грамматика должна быть создана на базе достижений языкознания последних лет, с применением новейшего концептуально-терминологического аппарата. “Крымскотатарская научная грамматика” Бекира Чобан-заде, без сомнения, станет одним из краеугольных камней научного каркаса такой грамматики.

Библиография

1. Ашнин Ф.Д. Бекир Вагапович Чобан-заде // Народы Азии и Африки. – Москва, 1967. – №1. – С. 208–216.

2. Ашнин Ф.Д., Алпатов В.М. Профессор Б.В. Чобан-заденинъ мехкаме иши // Йылдыз. – Симферополь, 1998. – № 6. – С. 45–63. (на крымскотатарском языке).

3. Баскаков Н.А. Введение в изучение тюркских языков. – Москва: Высшая школа, 1969. – 384 с.

4. Каримов Б., Муталов Ш. Ўртатурк тили. – Ташкент: Мехнат, 1992. – 20 с. (на узбекском языке).

5. Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. – Москва: Советская энциклопедия, 1990. – 685 с.

6. Меметов А. Чобан-заде ве къырымтатар тильшънаслыгъы // Йылдыз. – Симферополь, 1993. – №№ 5–6. – С. 262–268 (на крымскотатарском языке).

7. Нагаев С. Медений инкъляп аскери // Нагаев С. Йылнамелердеки излер. – Ташкент, 1991. – С. 75–216 (на крымскотатарском языке).

8. Реформатский А.А. Введение в языковедение. – Москва: Просвещение, 1967. – 544 с.

9. Урсу Д.П. Чобан-заде Б.В. // Деятели крымскотатарской культуры (1921–1944). Биобиблиографический словарь. – Симферополь, 1999. – С. 201–206.

10. Урсу Д.П. Выдающийся ученый-тюрколог Бекир Чобан-заде: жизнь и деятельность // Урсу Д.П. Очерки истории культуры крымскотатарского народа (1921– 1941). – Симферополь, 1999. – С. 74–89.

11. Урсу Д.П. Годы ученичества Бекира Чобан-заде // Голос Крыма. – Симферо­поль, 2002. – № 18. – С. 5.

12. Чобан-заде Б.В. Введение в тюрко-татарское языкознание. – Баку, 1924. – 212 с. (арабской графикой, на азербайджанском языке).

13. Чобан-заде Б.В. Крымскотатарская научная грамматика. – Акмесджит (Симферополь), 1925. – 187 с. (арабской графикой, на османском языке).

14. Чобан-заде Б.В. Методика преподавания тюркского (азербайджанского) языка и литературы. – Ч. 1. – Баку, 1926. – 264 с. (арабской графикой, на азербайджанском языке).

15. Чобан-заде Б.В. Методика преподавания тюркского (азербайджанского) языка и литературы. – Ч.2. – Баку, 1927. – 218 с. (арабской графикой, на азербайджанском языке).

16. Чобан-заде Б.В. Тюрко-татарская диалектология. Введение. – Баку, 1927. – 135 с. (арабской графикой, на азербайджанском языке).

17. Чобан-заде Б.В. Тюркский (азербайджанский) язык. Первый курс. Вып. 1–6. – Баку, 1928. – 219 с. (латинской графикой, на азербайджанском языке).

18. Чобан-заде Б.В. Крымскотатарская литература новейшего периода. Критические этюды. – Акмесджит, 1928. – 102 с. (арабской графикой, на османско-турецком языке).

19. Чобан-заде Б.В. Тюркская (азербайджанская) грамматика. – Баку, 1929 (1930). – 202 с. (совместно с Ф. Ага-заде, латинской графикой, на азербайджанском языке).

20. Чобан-заде Б.В. Основы научной грамматики. Введение. – Баку, 1932. – 64 с. (совместно с Г. Багир-заде, латинской графикой, на азербайджанском языке).

21. Чобан-заде Б.В. Методика тюркского (азербайджанского) языка. – Баку, 1932. – 48 с. (совместно с Дж. Мухаммед-заде, латинской графикой, на азербайджанском языке).

22. Эмирова А.М. Крымскотатарский язык: последствия геноцида. // Кримські татари: Історія і сучасність. Матеріали міжнародної наукової конференції (Київ, 13–14 травня 1994). – Київ, 1995. – С. 50–53.

23. Эмирова А.М. Языковая ситуация в Крыму и насущные проблемы возрождения крымскотатарского языка // Культура народов Причерноморья. – Симферополь, 1997. – № 1. – С. 83–86.

24. Эмирова А.М. Крымскотатарский язык в лингвокультурной ситуации Крыма // Проблемы взаимодействия языков и культур в посткоммунистических странах Центральной и Восточной Европы. Международная научно-практическая конференция. (Ялта, 23–27 ноября 1998). – Киев, 1999. – С. 25–30.

25. Эмирова А.М. Словарь-справочник лингвистических терминов. – Симферополь: Крымучпедгиз, 1995. – 94 с.

26. Эмирова А.М., Ганиева Э.С., Сейдаметова Н.С. Къырымтатар тили тильшынаслыкъ терминлерининъ лугъаты. – Симферополь: Сонат, 2001. – 64 с. (на крымскотатарском языке).

27. Языки народов СССР. Т.II. Тюркские языки. – Москва: Наука, 1966. – 531 с.

28. Языки мира. Тюркские языки. – Бишкек: Изд. Дом “Кыргызстан”, 1997. – 543 с.

29. Jankowski, Henryk. Gramatyka  języka  krymskotatarskiego. – Poznań, 1992. – 455 s.

30. Otar, Ismail. Kırımlı Tűrk Şair ve Bilgini Bekir Sıdkı Зobanzade. – Istanbul, 1999. – 228 s.

 

 

 


[1] А.М. Эмировой написаны предисловие, примечания, составлена библиография и др.; Н.С. Сеитягъяевым выполнены транслитерация текста грамматики с арабского письма на кириллицу, его адаптация к нормам современного крымскотатарского языка, составлены предметный и именной указатели и глоссарий.

 

[2] Б. Чобан-заде говорил о примерно 20 тюркских языках. Количество тюркских языков в последующие годы определялось по-разному. Так, в коллективной монографии [27], изданной АН СССР в 1966 г., указано 23 живых языка; в учебном пособии А.А. Реформатского [8] – 25 живых и 7 мертвых языков; в монографии Н.А. Баскакова [3] – 27 живых и 12 мертвых языков. В новейшей коллективной монографии “Тюркские языки”, изданной ИЯ РАН в серии “Языки мира” в 1997 г. [28], отмечено 39 живых и 15 мертвых тюркских языков.

Количественные расхождения объясняются политическими и социально-психологическими факторами. В период существования СССР, как известно, активно протекали процессы ассимиляции малых народов, их консолидации и образования на этой основе единых литературных языков для группы близкородственных языков. Эти процессы интерпретировались как достижения так называемой “ленинской” национальной политики. С распадом СССР наметились и набирают силы противонаправленные процессы – дифференциации близкородственных языков, продиктованные стремлением народов к политической и экономической независимости и возрождению своей национальной культуры, в том числе и языка, как базового элемента культуры. См. в [28] статьи о барабинском, долганском, крымчакском и др. языках.

В советских изданиях иногда отсутствовала информация о языках тюрков, проживавших за рубежом. См. в [28] статьи о саларском, сарыг-югурском, сонкорско-тюркском, халаджском и других языках.

[3] 3. Чередование звонких и глухих согласных в ауслауте, т.е. в абсолютном конце слова (буюк - буюги, тюп - тюбю), и отсутствие такого чередования в некоторых словоформах (къат - къаты, коп - копю) автор монографии объясняет диалектными различиями. Можно предложить, однако, иное толкование данного феномена, а именно: чередование наблюдается в тех случаях, когда в ауслауте оказывается изначально звонкий согласный, который в такой слабой для него позиции регулярно оглушается (эшек - эшеги, къулакъ - къулагъы). В тех же случаях, когда в ауслауте находится исконно глухой согласный звук, чередования не происходит (акъ - акъы, ат - аты). Дополнительным аргументом в пользу нашего допущения являются и случаи оглушения звонких согласных в составе арабизмов (китап - китабы, мектеп - мектеби), которые в арабском письме передаются графемой со звуковым значением [б]. Не случайно в 30-е годы ХХ в., после перевода крымскотатарского письма на латиницу, эти и подобные им слова писались kitab, mekteb. Данный вопрос актуален и сегодня, в связи с переходом крымскотатарского письма на латинскую графику.

 

[4] Хранение в сознании человека определенным образом организованных, систематизированных языковых единиц современная психолингвистика (раздел общего языкознания, изучающий ментальные процессы порождения, восприятия и интерпретации речи) объясняет возникновением между ними ассоциаций – когнитивных (мыслительно-познавательных) связей, которые могут “опираться” как на сходство формы, так и на близость или контрастность содержания. Более того, ассоциации могут возникать и на основе смежности предметов и их свойств, а также причинно-следственных отношений между ними, отражённых в значениях языковых единиц. Сформированные в результате ментальных процессов аналогии, категоризации разного типа группировки языковых единиц в сознании человека называются языковыми полями. Языковые поля могут быть разного типа: семантические, тематические, собственно ассоциативные, морфосемантические и др. См. [5, с. 380–381; 25, с.19; 26, с.18].

 

[5] Последние примеры следует интерпретировать не как проявление закона аналогии, а в качестве явлений ассимиляции согласных, которые с той или иной регулярностью встречаются в устной речи. См. [5; c. 48; 25, с. 21; 26, с. 8–9].

 

[6] Арабские увулярные (язычковые), фарингальные и гортанные звуки, обозначаемые в арабском письме разными значками (хамза, айн, ха и др.), в крымскотатарском произношении начала ХХ в. обнаруживали большое сходство между собой в связи с отсутствием в крымскотатарском языке таких звуков (следовательно, и навыков их произношения у носителей языка). В крымскотатарской латинице, функционировавшей в 1929 – 1938 гг., этим звукам арабского языка соответствовали две буквы – х и h, которые при чтении текстов часто не различались: ixtar, tarix, hem, hangi, harif и др. (В разговорной речи произносился только заднеязычный, обозначаемый буквой х: tarix, но ep, angi).