ОТЗЫВ

о диссертации Зайцевой И.П. “Современная драматургическая речь: структура, семантика, стилистика” (Москва, 2002), представленной на соискание ученой степени доктора филологическиз наук по специальности 10.02.01 – русский язык (Симферополь, 2007).

Заслуживает внимания и одобрения заявленная в качестве цели работы попытка комплексного общефилологического анализа драматургических произведений последних трёх десятилетий, что позволило, по мнению соискательницы, выявить в сфере драматургии наиболее характерные языковые процессы в их соотношении с таковыми на предшествующих этапах развития этого рода литературы, а также – с процессами естественной речевой коммуникации, протекающими в современном обществе.

Сразу же обращают на себя внимание нечётко сформулированные основные положения, выносимые на защиту (повышенная дискурсивность драматургических текстов, экспансия в них сниженных речевых средств, преобладание монологических форм речи, усложнение ремарочного текста), которые в совокупности своей должны эксплицировать целостную авторскую концепцию, по определению долженствующую отличаться новизной, актуальностью и теоретической значимостью. Данные положения в обобщённой форме представлены в заключении диссертационного исследования. Представляется, однако, что теоретические обобщения, сделанные автором рецензируемой работы, недостаточно аргументированы конкретным текстовым анализом и не могут квалифицироваться в качестве онтологических признаков современной драматургической речи.

Сложилось впечатление, что рецензируемая работа изначально выполнена в литературоведческом ключе, а позже, для усиления её лингвистической составляющей, в неё были инкорпорированы некоторые ключевые для современного языкознания термины-понятия: языковая личность, дискурс, внутренняя речь и др. Но они не “срослись” с основной текстовой тканью, использованы в работе декларативно – для создания лингвистического антуража.

Вот мои размышления по этому поводу.

1. Категория “языковая личность” (с опорой на концепцию Ю.Н. Караулова) является в работе ключевой: один раздел 2 главы называется “Современный драматургический персонаж как языковая личность”. Эта лингвистическая категория действительно является одной из центральных в коммуникативно-прагматической научной парадигме последних десятилетий. Она предполагает исследование языковых способностей личности на следующих трёх уровнях: 1. вербально-семантическом (лексикон и грамматикон, по терминологии Ю.Н. Караулова), 2. когнитивном (языковая картина мира) и 3. прагматическом (прагматикон, по Ю.Н. Караулову) – коммуникативные интенции, мотивы, установки говорящего. Я ожидала выхода на эти уровни при анализе соискателем монологической и диалогической речи персонажей, однако, как правило, комментарии многостраничных иллюстративных текстов в работе носят слишком общий характер (например, выделены такие черты языковой личности: креативность, развитая рефлексия, умение прогнозировать собеседника (!?)). Даже при наличии пространной характеристики речи персонажа (Лариса в пьесе Коляды “Куриная слепота”) соискательница ограничивается декларациями типа: Речь Ларисы отличается ... прежде всего богатством (?) и выразительностью... Для речи Ларисы характерны множество ассоциативных перекличек, разнообразные приёмы игры со словом, довольно значительное количество тропов и стилистических фигур. И далее приведены её монологи и реплики, в которых заявленные феномены не выделены и не охарактеризованы.

2. Дискурс-анализ, которому автор диссертации придаёт особое – решающее – значение в анализе особенностей поэтики современной драматургии, мне таковым не представляется: за этим модным современным термином в рецензируемой работе скрывается традиционный комплексный анализ идеолекта персонажа любого рода литературы, учитывающий все его (персонажа) ипостаси и жизненные проявления.

По мнению соискательницы, онтологической чертой современных драматургических текстов является их повышенная дискурсивность, и это положение, в качестве центрального, вынесено на защиту. При этом автор исходит из общепринятого определения дискурса как “речи в действии”, т.е. высказывания (или совокупности высказываний, в которых реализована коммуникативная интенция говорящего), взятого в экстралингвистическом контексте (с учётом социальных, психологических, прагматических, культурных и др. факторов). Однако в современном языкознании категория дискурса используется прежде всего по отношению к текстам, соотнесённым с реальной действительностью. А художественная литература, в том числе драматургия, создает виртуальную реальность, вторичную действительность, сконструированную автором произведения. И это обусловливает специфику такого дискурса, однако в работе эта специфика неоднократно заявлена, но не эксплицирована.

Кроме того, декларация о повышенной дискурсивности драматургических произведений именно последних десятилетий представляется недостаточно аргументированной. В работе отсутствует аналогичная характеристика драматургии предшествующего периода (хотя имеются многочисленные отсылки к фундаментальной работе Т.Г. Винокур “О языке современной драматургии”, 1977), и потому данное заявление автора приходится принимать на веру. (Замечу в скобках, соискательница довольно часто использует в тексте модальные обороты типа по нашим наблюдениям, призванные усилить аргументацию, но это не убеждает, а скорее внушает сомнения.)

3. В одном из разделов главы 2 сделана попытка охарактеризовать монологи в их количественном и объёмном соотношении с диалогами в составе 45 пьес разных жанров. Теоретической основой анализа заявлены психолингвистическая категория внутренней речи и её литературоведческие корреляты внутренний монолог и поток сознания. В результате анализа разных типов монологической речи соискательница приходит к следующим выводам: «По структурно-семантическим признакам монологические формы сходны с речью внутренней, отличающейся высокой степенью ситуативной обусловленности и семантической спецификой компонентов (? – А.Э.), что находит выражение в определённых лингвистических признаках (? – А.Э.) высказывания».

Обращение к категории внутренней речи как базисной для содержания данной главы предполагает, что соискательница хорошо разбирается в сущности этого феномена, знакома с типологией внутренней речи и, следовательно, может адекватно верифицировать и интерпретировать монологические тексты. Соискательница, однако, не обнаружила знания типологии внутренней речи. И потому сомнительным представляется её категорическое утверждение о том, что внутренней речи присуща “высокая степень ситуативной обусловленности”. (Ситуативная обусловленность присуща только одному типу внутренней речи, т.н. “проговариванию”.) Заявление о семантической специфике компонентов внутренней речи в тексте диссертации не актуализировано. Лексемы, используемые во внутренней речи, действительно обладают особой семантикой: они относятся к разряду т.н. предикатных, характеризующих слов, но таких выводов в работе нет. Для вербализованного потока сознания характерно, по мнению соискательницы, обилие служебных слов. И это верно для анализируемых в работе монологов, но совершенно не свойственно внутренней речи, которая характеризуется высокой степенью редуцированности, доходящей до аграмматизма.

Здесь следовало бы говорить о традиционных способах передачи внутренней речи в художественной литературе, которые не отражают адекватно специфики внутренней речи как психолингвистического феномена. В мировой и русской литературе известны, однако, образцы более адекватных отражений внутренней речи (ср. текст романа М. Фриша “Назову себя Гантенбайн”; начало ключевого монолога Чацкого “Не образумлюсь... Виноват...”).

Наиболее насыщенной оригинальными авторскими наблюдениями и находками представляется глава 2 – “Речевая стихия персонажей в современной драматургии”. В ней разработана типология диалогов (унисонного и диссонансного типов), учитывающая содержательное и коммуникативно-прагматическое пространство анализируемых пьес ( resp. прагматикон языковой личности), а также выполняемые диалогическими формами прагматические функции (информативная, фатическая, эмотивная, апеллятивная и их различные комбинации). Однако и здесь анализ текстов проведён поверхностно: правильные выводы (например: “...разного рода жаргонизмы, иная сниженная, в том числе и оценочная, лексика, ... обилие типичных для разговорной-обиходной сферы общения синтаксических конструкций...”), как правило, не эксплицированы: многостраничные иллюстративные тексты не препарируются, перечисленные языковые явления никак ((например, графически) не выделяются. Читателю рецензируемой работы приходится самому, в меру своих знаний и наблюдательности, находить в иллюстративной зоне текста названные автором грамматические и изобразительно-выразительные средства. Здесь уместно сказать, что я, как фразеолог, не обнаружила анализа фразеологических единиц разного типа, без которых трудно представить диалогическую и монологическую речь.

К недочётам рецензируемой работы можно отнести также неправомерно большой объём синоптических материалов и цитат из прецедентных научных работ. Не всегда ясны границы между содержанием таких текстов и собственными наработками диссертанта, степенью их оригинальности и теоретической значимости. Не отвечает привычным для нас требованиям и структура автореферата диссертации, в котором обозначен объект исследования, но не указан его предмет; не заявлена отдельным пунктом новизна исследования; отсутствует аннотация и др.

Нет сомнения в том, что И.П. Зайцевой проделана солидная исследовательская работа: обобщена необходимая научная литература, проанализирован огромный массив драматургических текстов, сформулированы соответствующие выводы. Однако вынуждена сказать, что у меня не сложилось целостного впечатления о типологических особенностях драматургической речи последних десятилетий, отличающих её от поэтики других родов литературы и характерных черт естественной языковой коммуникации. Некоторые теоретические положения работы, которые автор пытался сформулировать с применением современного концептуально-терминологического аппарата, представляются неоригинальными, известными, вторичными, что особенно заметно при их соположении с узловыми моментами уже упоминавшейся работы Т.Г. Винокур.

Можно предположить, что во многом тому виной заявленный в начале работы комплексный общефилологический подход к анализу объекта исследования. (Об этом говорит и предыстория нынешней перезащиты (нострификации) – попытки соискательницы пройти эту процедуру в различных киевских инстанциях.) Коллеги тому свидетели, я сама в этом зале неоднократно ратовала за возвращение в общую “филологическую шинель”, из которой мы все, языковеды и литературоведы, вышли и довольно далеко отдалились друг от друга. Возможно, на сегодняшнем этапе развития филологической мысли необходимо пересмотреть наши взгляды и сформулировать новые постулаты такого – общефилологического – анализа.

Эмирова А.М. – доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники Украины, заслуженный работник образования и науки АРК.

12 апреля 2007